Я знал Капабланку...

Серьезные разговоры в присутствии других просто не допускались, в этом случае Миша мог неожиданно спросить, к примеру: «Маэстро, как, собственно, началась в Испании гражданская война?» Маэстро, застигнутый врасплох, пытался было защищаться: «Но я ведь уже это рассказывал». — «Я не помню, — лукавил Миша, а вот Гена так вообще не знает». — «Ну, хорошо, — покорно соглашался Маэстро, — это было в 1936 году, я жил тогда уже полгода в Испании, ах, что за жизнь была тогда». Здесь Маэстро вздыхал. «Бандерильи, кастаньеты и махи обнаженные?» — пытался отвлечь его Миша. «Я уже довольно хорошо говорил по-испански и играл в различных маленьких турнирах, — не уходил в сторону Маэстро, — а в июле оказался в Барселоне, где должен был состояться международный турнир. Помню, что все были уже в сборе, кроме Алаторцева, приезд которого ожидался. Вечером участники турнира расположились за большим столом в ресторане…» — «За стаканчиком кефира?» — спрашивал Миша. «После ужина кто-то принес часы, мы блицевали, пили вино…» — «Ага», — снова встревал Миша. — «… и засиделись допоздна», — продолжал Маэстро, не обращая на него никакого внимания. «И вдруг под утро, когда мы уже решили расходиться, поднялась такая стрельба, такая стрельба». — «И что же это было?» — помогал Миша, уже не раз слышавший эту историю. «Так началась в Испании гражданская война», — заканчивал Маэстро заученным голосом. Он играл предложенную ему роль, зная хорошо, что если они с Талем не были вдвоем, ни серьезного разговора, ни серьезного анализа получиться не может.

Конечно, оттенки их отношений во многом определяла страна, создавшая свои правила игры. Бывало всякое. Но по большому счету их, знавших друг друга фактически всю жизнь, ничто не могло разделить. И Кобленц всегда оставался для Таля любимым Маэстро, а тот для него — Мишенькой, начиная с того момента, когда он впервые увидел его маленьким мальчиком в 1948 году, и до последних минут в июне 1992 года, когда он начинал, но так и не смог из-за нахлынувших слез сказать последние слова прощания на похоронах Таля.

Работой с Талем не ограничивалась деятельность Кобленца. Он любил шахматы во всех проявлениях — принимал участие в создании журнала «Шахе» на латышском и русском языках, выходившего огромным для шахматного журнала тиражом — 68 500 экземпляров, был тренером сборной Латвии, директором республиканского шахматного клуба, не говоря, разумеется, о большом количестве книг, им написанных.

Но неправильно было бы думать, что Маэстро был этаким альтруистом, забывающим за работой о своих собственных интересах; энтузиазм, восторженность и энергия сочетались в нем с практической жилкой и трезвым подходом к жизни.

Я думаю, что попади Маэстро на один из островов в Тихом океане, то уже через пару лет там был бы проведен первый шахматный чемпионат, была бы готова смета и для командного первенства, функционировали бы детские шахматные школы и Высшая школа мастерства, где сам Маэстро читал бы лекции; был бы взят на заметку и особенно смышленый мальчик с жесткими курчавыми волосами. Остатки лавы давно потухшего вулкана служили бы прекрасным сырьем для производства шахматных фигур, и оно уже налаживалось бы. Сам Маэстро был бы вхож к главе администрации острова, который тоже был бы обучен игре, более того — небольшая книжка с его первыми комбинациями была бы уже сдана в набор. Трудно было бы сказать, что думал о нем в действительности сам Маэстро. Хотя он в совершенстве овладел местным диалектом, дома у него предпочитали говорить на идиш. В киосках для сувениров, наряду с кухонными подставками с орнаментом шахматной доски и головами шахматных коней, изящно выточенными местными умельцами, можно было бы купить и красиво оформленные книги самого Маэстро, способствующие развитию комбинационного зрения. Молодые тренеры, бывшие в свое время учениками Маэстро, шушукались, правда, за его спиной, что методика его безнадежно устарела, а самое главное — каково! — трехэтажный коттедж Маэстро прямо на берегу океана — настоящий дворец, причем, говорят даже, что дно немалых размеров бассейна все выложено черно-белым кафелем. Конечно, до Маэстро доходили эти слухи, но он не обращал на них никакого внимания; все время уходило на подготовку матча с самым крупным островом архипелага, в победе он был уверен, а там, кто знает, и до континента недалеко…

Мы провели вместе две недели в Москве летом 1968 года на четвертьфинальном матче на первенство мира Таль — Корчной, где Маэстро был тренером Миши, а я — его секундантом. В безнадежно поначалу складывавшемся матче вдруг забрезжила надежда, борьба обострилась, напряжение спало только с последним ходом. Шахматы отнимали почти все время, хотя сейчас и жалею, что не спросил его тогда о многом, что было бы интересно теперь; с другой стороны, я — тогдашний имел мало общего с пишущим эти строки, разве что — однофамилец.