Ябеда

Не свожу глаз с тёмных волос на затылке парня. За то время, что я пряталась от Савицкого, они отросли и сейчас забавно закручиваются на кончиках.

— Как твои дела, Гера?

— Отлично, — слишком быстро отвечает Савицкий. — А твои?

— Лучше всех.

— Ты не умеешь лгать, Тая!

— Иногда приходится.

Мы снова молчим. Я бесцельно смотрю в окно, за которым мелькает ставший привычным пейзаж, а Савицкий — строго перед собой.

— Прости за завтрак. — Вцепляюсь пальцами в натянутый ремень безопасности.

Савицкий хмыкает и крепче сжимает ручку над дверцей. Напряжение между нами можно резать ножом, но моя потребность слышать голос Геры куда сильнее.

— Ника говорила, ты учишься на юридическом?

— Да.

— Последний курс?

— Нет, ещё год впереди. Я же на заочном.

— А потом?

— Потом?

— Чем потом ты планируешь заниматься?

— Всё тем же. — Гера немного расслабляет плечи. — Продолжу работать с Вадимом. Когда-нибудь разбогатею, заработаю на отдельный дом и наконец съеду. Потом влюблюсь, женюсь, детьми обзаведусь…

— Иван Григорьевич! — пискляво вскрикиваю, лишь бы только не подпускать слова Савицкого близко к сердцу. — Я пенал дома забыла. Остановите где-нибудь у канцтоваров, я авторучку куплю.

— Держи, а то точно опоздаешь на экзамен. — Спустя мгновение Савицкий протягивает мне свою. — Ну! — потряхивает ею в ожидании моей реакции. — Можешь не возвращать!

— Спасибо, — отвечаю, дрожащими пальцами принимая помощь.

— Полагаю, мы в расчёте? — усмехается Савицкий.

— Ты о чём?

— Вадим всё рассказал о той ночи у бассейна. — Гера поворачивает голову к окну, открывая моему взору шикарный вид на его профиль. — Спасибо, что не бросила.

— Угу, — киваю в ответ, не зная, что принято говорить в таких случаях. — Мне ничего иного не оставалось.

— У тебя был шикарный шанс избавиться от меня раз и навсегда.

— Я тебя не понимаю.

— Всё ты понимаешь, Тая! — грубо отвечает Савицкий и, стремительно выпрямившись, снова смотрит перед собой. — Я бы такой не упустил…

— Свалил бы меня в воду, чтобы утонула? — И почему в салоне так мало воздуха?

— Просто прошёл бы мимо. Падать в бездну ты научилась и без меня.

Слова Геры бьют в самое слабое место — в мое влюбленное сердце. Оно скукоживается и моментально сбивается с ритма, а глупые мысли становятся настолько острыми, что прорезают себе путь на свободу.

— Я тебе не верю! — Получается чересчур громко и до боли безнадёжно.

Савицкий хмыкает почти беззвучно и что-то шепчет себе под нос: то ли «правильно делаешь», то ли «плохо меня знаешь» — не разберу.

И слава Богу, что мы почти на месте. Из последних сил сдерживая слезы, прошу Ивана Григорьевича высадить меня чуть раньше: рядом с Савицким я задыхаюсь! Стоит только авто остановиться на обочине, как я стремглав выскакиваю из салона и несусь прочь. В ушах по-прежнему гремит фраза Савицкого «я просто прошел бы мимо», а перед глазами — мутная пелена слез. Наверно, поэтому не замечаю, как налетаю на идущего впереди парня, едва не сбивая того с ног.

— Как же ты мне осточертела, Лапина! — рыком вонючей гиены отравляет сознание Киреев.

Я точно родилась в пятницу тринадцатого! Ну почему мне так не везет?!

— Прости! — Я не готова к новым стычкам с этим уродом и пытаюсь пройти мимо.

— «Прости»?! — кривится Киреев и со всей дури хватает меня своей лапищей за шелковую ткань блузки, бессовестно сминая её возле моего горла. — Ты мне еще за аэрозоль не ответила, сука!

— Отпусти! — брыкаюсь беспомощным цыпленком в руках озверевшего одноклассника.

— Ага! — брызжет слюной Киреев. — Только сначала ты извинишься передо мной как следует, дрянь! Поняла? На колени вставай, Лапина! И проси так, чтобы я услышал!

Озверевший мерзавец с силой тянет меня к земле. Щеки горят огнем от нестерпимой порции унижения. Верхняя пуговица моей многострадальной блузки с треском летит на асфальт. Я пытаюсь устоять, целюсь коленом в мужское достоинство подонка, но сегодня Киреев оказывается сильнее…

Кожу ног привычно жжёт от грубого приземления на тротуар, в горле застревает ком невыплаканных слез. Я смотрю снизу вверх на самодовольную рожу Киреева и понимаю, что никогда не извинюсь перед ним. Не оставляю попыток встать, но парень бьет наотмашь словами по живому:

— Лапина! — ржет Киреев. — Какая же ты жалкая! — презрительными нотками сильнее затягивает удавку на шее. — И парень твой такой же мудак! Интересно, что еще мне с тобой нужно сделать, чтобы он перестал пялиться и вышел набить мне морду?

От одной только мысли, что за моим унижением наблюдает Савицкий, меня начинает подташнивать. Обострившаяся до предела жалость к самой себе, душит похлеще нападок Киреева. Слезы, которые так долго я старалась сдержать, бурными ручьями стекают по щекам, размазывая макияж, на радость обезумевшему однокласснику.

— Он не мой парень. — Это все, что могу сказать во спасение собственной чести. Савицкий не обманул: он действительно с легкостью «прошел мимо»! А я, дура, бесконечно верила в него!

— Не мой! — повторяю скорее для себя, а потом обманчиво обмякаю в руках Киреева. — Ладно! Ты победил!