Яблочный сок

Коваленок ощутил дискомфорт от коснувшихся его спины иголок. Рукой он пытается устранить неприятность, он трогает ежа и отдергивает руку. Но в спину-то все равно колет. Коваленок снова двигает рукой, все это он делает, так и не просыпаясь. Но проблема только усугубляется. Наконец, Коваленок продирает глаза, поворачивается и с ужасом смотрит на ежа. Похоже, он не может врубиться, где он и что с ним.

И почему это — такое колючее.

Мы ржем, как жеребцы. Громко и от души.

Я забираю ежа. Насекомоядное ни причем. Вернем его в природу.

Я уношу ежика назад, к тому месту, где я его нашел.

Пока иду, думаю о Коваленке.

Он хороший парень. Среди всей нашей группы он, пожалуй, самый везучий по амурной части. Это при том, что он моложе нас почти на год — пошел в школу с шести лет. У него темные и какие-то влажные глаза. Он почти никогда не бывает серьезным, легкая улыбка словно навсегда прописалась на его красивом лице. Коваленок любит излить душу, причем в качестве объекта для плаканья в жилетку он почему-то выбрал меня. Может потому, что я терпеливо слушаю его. Еще в прошлом году, осенью, он рассказал мне про свое первое настоящее любовное приключение. Во всех деталях. Со своей одноклассницей. Причем в таких деталях, что у меня нет никаких сомнений — он говорил правду.

Коваленок приходит ко мне и когда бывает трезв, и когда пьян. К сожалению, пьян он бывает все чаще и чаще. Причем, заводится от одного стакана. Опьянев, он становится печальным и жалуется, что "зизнь — челтовски слозная стука". Когда Коваленок трезв, то слова "жизнь" и "штука" произносит нормально. Странно даже.

Кладу ежика в траву. Живи, колючее создание!

Прости, что потревожил. Хотелось развлечься.

Когда нет яблок, линия останавливается. В этом случае с работы можно и нужно драпануть. Мастерица сама нам это посоветовала. Спасибо ей. Иначе начальница цеха придумает другую работу. Например, таскать свиные туши в холодильнике. Бр-р! Это пусть делают Коваленок с Жекой, у них в организме постоянно есть спирт и поэтому мы уверены — они ни за что не замерзнут.

Чтоб драпануть, нужно спуститься к Дону, пройти по берегу и там, вдали, ухватившись за нависающий над самой водой край качающегося забора, выскользнуть на свободу. Отлично!

Ощущение, словно сбежал из тюрьмы. Но это преувеличение.

Нам нравится работать на комбинате. Но мы не прочь и удрать.

Сегодня ночная смена срывается. Пресс стоит. Нет яблок. Мы свободны. Колян и Сашка уже смылись. Я иду следом за ними. Куда они делись? Я спускаюсь к реке. Собственно, сам Дон дальше, а здесь у комбината протекает протока. Я иду вдоль берега. Темень, но я хорошо знаю дорогу.

Я уже почти у забора. Тропка здесь совсем узенькая.

Слева и справа камыши.

И вдруг…

Я едва не наступил на них.

Сначала я не понял, что это за куча лежит передо мной.

Прямо поперек тропинки.

Смятение мое длилось секунду, не более. До меня дошло, что это такое.

Буквально в полуметре от меня лежали он и она. Они занимались любовью. Никакие другие гипотезы не могли объяснить происходящее. Жаркое, шумное дыхание, голые, широко раскинутые женские ноги. Они были немного согнуты в коленях, но главное было в другом — парень двигался и движение это было таким завораживающим, таким бесстыдным и таким прекрасным. Они делали это.

Мне показалось, что я покраснел так, что должен был вспыхнуть ярче, чем сияли бакены, которыми был отмечен донской фарватер.

Неожиданно парочка замерла. Парень повернул голову и посмотрел на меня. Нет, я не знал его. Но я едва не рассмеялся, так насмешила меня девичья мордочка, высунувшаяся из-за мужского плеча. Секунду они смотрели на меня.

С удивлением и интересом.

А я на них.

— Извините, — прошептал я и, переступив через их ноги, пошел по тропинке.

Мне хотелось повернуться, сказать еще что-нибудь оправдательное, объяснить им, что я, мол, просто иду в общагу, но я сдержался.

А вот и забор. Словно ничего и не было.

Может, действительно, мне это показалось?

Я долго не мог уснуть.

Мне мучительно хотелось любви.

Местный дурачок. Небольшой, крепенький, толстозадый.

Лет шестнадцать, не больше. Откуда он здесь? Странно.

Он бродит из цеха в цех, балагурит с девушками.

Его шутки грубы и непристойны. Но некоторые девушки реагируют на них, чем немало удивляют нас.

— Поедем с тобой на остров, — кричит он одной из воронежских.

— Зачем? — игриво спрашивает она.

— У меня есть "Ява", — громко смеется он.

— Ну и что?

— Мы поставим мою "Яву" в твой гараж, — ржет он и хлопает девушку по заду.

Лицо ее вспыхивает, она смотрит на нас, потом резко отворачивается.

— А вы что? Умники-разумники! — он подбегает к нам.

Мы молча, угрюмо смотрим на его лицо. Очевидно, что он нездоров на голову. По его физиономии то и дело пробегает гримаса, взгляд какой-то лихорадочный.

— Задать вам вопросы на всю жизнь? — продолжает он.

И, не дожидаясь нашего ответа, скороговоркой выкрикивает:

— Что такое коммунизм, что такое мужчина, что такое женщина?

Вас трое, вот вам три вопроса на всю жизнь. Умники-разумники.