Яблоки горят зелёным

В этот момент к хозяину лихо подлетел разбитной малый, поднося на китайском подносе раскуренную трубку с чубуком в форме головы Иосифа Сталина.

– Не теперь, – недовольно скривился Бочкин, – пшел!

– Недосрль… Сын Циолковского, – шепнул Малофей истопнику. – Я его держу из жалости. Мало ли… Может, тоже что-нибудь придумает – гениальное…

– Ах так, – сообразил Муромцев. – Вот что, милейший, дай-ка мне тоже трубочку, – приказал он.

Неожиданно раздались громкие звуки «цыганочки». В зал в сопровождении брата и сестры Дмитриевичей вошел, клацая на кимване, наряженный Магометом, внучатый племянник народного героя Тхемаля Ататюрка, ослепший в результате наводнения на один глаз.

Но Муромцев, уже вдохнувший ароматный дым, этого не видел и не слышал. Его окружили танцовщицы, одна прелестней другой, в прозрачных индийских сари, голенькие, с розовыми грудками, маленькими ореховидными попками и стреловидными пушистыми лобками.

Они взяли истопника под руки и понеслись с ним в легком танце по зеленому лужку, где так приятно грело солнышко и пели волнистые попугайчики, засматриваясь на свои отражения в чистой прозрачной речке.

Очнулся Муромцев за две автобусные остановки от гостиницы, куда он, по-видимому, направлялся.

Светало.

С моря на город наползал розовый туман. Это всходившее солнце посылало своих разведчиков в коварный, непонятный ему город.

Опасливо, на цыпочках, войдя в номер, Муромцев двинулся было к постели, но его окликнула Машка.

– Явился, алкоголик! – с презрением сказала она.

– Я задание выполнял, – с трудом произнес Муромцев.

– До чего докатился, наркоман несчастный, – гневно продолжала, не внимая объяснениям Муромцева, крыска. – Ну погоди, вернемся домой – дня с тобой не буду жить! Тряпка половая, кретин.

Но Муромцев уже дотянулся головой до подушки. Он спал, как ребенок, обняв голову руками.

Проснулся он от какого-то всхлипывания и завывания. И пока сонное утро медленно гладило своим утюгом его помятую физиономию, один его глаз наблюдал, как Бочкин, стоя на коленях возле таза с водой, совершал утренний намаз, поминутно заглядывая в раскрытый Коран и дико завывая мусульманские молитвы.

– Ты чего? – покосился Муромцев на чекиста.

– А, – махнул рукой Бочкин. – С волками жить – по-волчьи выть. – И снова углубился в свое занятие.

В это время вошел Сигимицу с канистрой в одной руке, кувшином для мытья головы – в другой и оттопыренным правым карманом.

Бочкин прервал намаз, и все сели похмеляться.

Друзья разлили по стаканам чистую, как слезу, водку (Машка уже не злилась: ведь Муромцев пил дома, но сама пить не стала, а устроилась в кресле читать Шерлохомса).

После трех стаканов, закушенных малосольными огурцами и запитых рассолом, жизнь показалась намного привлекательнее, чем спросонья.

– Эх, жаль, Кати нет, – взгрустнул Бочкин. – Бывалочи, в прежние времена, выйдет на кухню. Прослабило, скажет, капустки хочется. – Бочкин задрожал, и скупая мужская слеза скатилась по небритой щеке.

Настроение Бочкина как нельзя лучше совпадало с заданием Муромцева, и он предложил:

– А что, если всех сюда пригласить, к нам?

– Не поедут, – махнул рукой Бочкин. – Бабки у всех есть… Не поедут, – повторил он и категорично провел ребром ладони по шее.

– А заинтриговать если?

– Как ты их заинтригуешь?

– Ну уж это предоставь мне.

– Что ж, сделай милость.

Вспомнив жену, Бочкин расквасился, пить с ним стало невыносимо, и Сигимицу, который пил мало, повез его домой.

А Муромцев поехал на таможню. Там после первого захода в парную Берия сказал несколько ожившему истопнику:

– Начальству понравилось, как вы повели дело. Тайным приказом вы повышены в звании. Теперь вы капитан.

Странно, но никакой радости от того, что пророчество майора начало сбываться, Муромцев не почувствовал. После второго захода истопник предложил свой план.

– Да, Муромцев, где же вы были раньше? – растроганно спросил Лаврентий, когда Муромцев закрыл рот.

Муромцев хотел ответить: «В лагерях», но промолчал.

– Считайте ваш план одобренным, – сказал Берия. – Буду ходатайствовать о присвоении вам майора.

Они сделали третий заход.

– А теперь, дружок, домой, – сказал Лаврентий. Муромцев ехал, покачиваясь на мягких рессорах и думал: «Эх, сейчас бы ту танцовщицу!»

Лаврентий Палыч проводил его до дверей номера. Заходить не стал: опаздывал к сеансу радиосвязи с Москвой. Они попрощались. Муромцев прошел в спальню, плюхнулся на батистовое белье и обомлел. Приподнявшись на локотке, на него в упор смотрела влажными глазами косули та самая танцовщица, что пригрезилась ему накануне в гашишном дурмане.

Он протянул руку, чтобы убедиться, что это не сон, и нащупал упругую грудку девушки.

«Вот это да», – погружаясь в ее объятия, подумал Муромцев.

Утром на аэродроме Муромцев, позевывая, открыл условленную ячейку в камере хранения. В ячейке лежала сфабрикованная чекистами газета с фотографией якобы умершего Бочкина и обширным некрологом, а также с текстом завещания и указанием душеприказчика, коим, волей покойного, назначался некий Муромцев, – распорядиться разделением наследства между Катрин, Погадаевым, Окладовым, им самим, а также и Раей.