Яблоки горят зелёным

– Санта Розалия! – охнул итальянец и небольшой пилой быстро перепилил дальний конец макарон. – Плати! – гневно сказал он, указывая на пол.

– Сначала следовало бы освободить клиента, – вежливо заметил Муромцев.

Но итальянский половой был непреклонен:

– Сначала платите.

Видя, что макаронник наглеет, Машка сказала ему на итальянском:

– А минету не хочешь?

Итальяшка побагровел и вытащил мафиозный автомат ингрем мариэтта.

– Ты мафиозо? – спросил Муромцев по-русски. Итальянец вытаращил глаза.

– Руссо?

Этого мгновенья было достаточно. Муромцев ловко выбил автомат из рук официанта и двинул ему ногой в челюсть. Следующим движением он поднял и прижал макаронника к барабану. Макароны вмиг опутали незадачливого гангстера. Под визг посетителей Муромцев выскочил на улицу. Верный Сигимицу вылетел вслед за ним, держа в руках охапку макарон, накрепко соединенных с его желудком. Друзья бросились наутек к развалинам Колизея, видневшимся вдалеке. В этот момент раздалась трель полицейского свистка. От неожиданности Сигимицу выронил пук макарон на землю. Они быстро размотались и лихо поползли за бежавшим во всю прыть хозяином. Вдруг от неожиданного толчка Сигимицу упал на землю: это полицейский, поймав конец макарон, потянул их как лассо.

Муромцев остановился.

– Пасть разожми! – крикнул он поднятому им на ноги Сигимицу.

Тот враз понял, что надо сделать. Он разжал зубы и задом наперед с открытым ртом побежал за Муромцевым. Тронутые японским пищеварительным соком вонючие спагетти поползли в руки полицейского. Сигимицу на бегу хихикал, так как выползавшая макаронина щекотала внутренности.

Как бы то ни было, но наступило спасение. Натянутая в руках полицейского макаронина ослабла, и он грохнулся на асфальт.

В этот момент Сигимицу обрел дар речи.

– Е. твою мать! – с чувством выдохнул он.

Друзья скрылись в развалинах и перевели дух. А полицейский поднялся с земли, смотал остатки макарон и, довольный, пошел в обратную сторону.

– Будет хоть чем накормить семью, – пробурчал он себе под нос.

Передохнув, Муромцев и Сигимицу, крадучись, выглянули из-за камня. Мимо ехало такси. Они наняли его и поехали в аэропорт.

В самолете Муромцев задремал, сыто причмокивая языком. Голодный Сигимицу, которого мучили икота и изжога, смотрел на него со злостью.

– У тебя что-нибудь пожрать есть? – обратился он к шедшей мимо стюардессе.

– Только конфеты и кола.

– Неси сколько есть.

Удивленная стюардесса принесла по подносу того и другого.

Когда самолет пошел на снижение, Муромцев проснулся и увидел бешеные глаза японца, зло смотревшие поверх огромного кома конфетных оберток и пустых бумажных стаканчиков.

– Ты что? – покосился Муромцев.

– Ненавижу Италию, – сказал Сигимицу.

– Наш самолет произвел посадку в аэропорту Орли, – будто Машка, пискнула стюардесса.

– Благодарим вас за приятное путешествие, – поблагодарил, выходя из самолета, Муромцев, отчего у Сигимицу глаза полезли на лоб.

В такси Муромцев с удовольствием разглядывал вечные Елисейские Поля и, показывая Машке парижские достопримечательности, рассказывал ей про Версаль.

Проехали Тюильри, и Муромцев спросил таксиста:

– А что, любезный, говорят, на Эйфелевой башне есть гостиница?

– Вуй, месье, – ответил шофер.

– Дуй туда.

– Слушаюсь, месье.

В гостинице их встретила странная для Парижа вывеска: «Мест нет».

– Не иначе какой-нибудь Рабинович советский здесь устроился, – сказал Муромцев.

И точно, у окошка администратора была табличка: «Э. Рабинович».

– Вот что, «мисьё», – сказал Муромцев, протягивая в дырку пятьсот баксов. – Нам нужно два люкса рядом. Понял?

Администратор вскинул голову.

– А это тебе, русская свинья, на чай, – сказал Муромцев и бросил, скомкав, туда же десятирублевку.

Через пять минут Машка плескалась в фарфоровой ванне Людовика XIV, Муромцев листал телефонный справочник, а Сигимицу делал промывание желудка местный врач.

Покончив с неприятной процедурой, Сигимицу расставил руки и, плотоядно ухмыляясь, сказал врачу:

– А теперь я тебя съем…

Забыв про гонорар, эскулап через пять ступенек помчался по лестнице вниз, а Сигимицу важно вошел в лифт, спустился в ресторан и заказал жареного быка с орехами, внутри которого жарился баран, внутри которого жарилась свинья, внутри которой жарился индюк, внутри которого жарился цыпленок, внутри которого была запечена клубничина.

Хозяин для рекламы снимал на пленку сцену поедания жаркого.

Когда все, кроме клубничины, было съедено, хозяин выписал чек на сумму миллион франков и помахал у Сигимицу перед носом.

– Съешь клубничку, будешь иметь приз – вот это.

Странно, как только он это сказал, Сигимицу почувствовал, что он вот-вот лопнет. Он обожрался, и съесть одну маленькую клубничину ему было не под силу.

Собравшиеся зеваки подбадривали его восклицаниями, а Сигимицу ощущал себя страшно несчастным: он не смог бы проглотить даже бусинку. Хозяин, улыбаясь, положил чек в карман.

Тогда Сигимицу, шатаясь, встал, откинувшись назад, так как раздувшийся живот тянул его вниз, и со словами «Ну, бл…дь парижская!» сгреб надсмешника и припечатал клубничку к потному лбу хозяина. Все, кроме хозяина, смеясь, аплодировали.