Яблоко Невтона

— Ничего, подрастут еще, время есть, — ободрил его Ползунов и, взяв листок со стола, расправил и протянул с оговоркой: — Вот указ Канцелярии относительно самоуправных твоих действий… Может, зачитать тебе вслух?

— Коли по-русски писано, сам разберусь, — отказался Бухтояров, принимая бумагу, и долго водил глазами по строчкам, беззвучно шевеля губами и заметно меняясь в лице.

— Ну, и что скажешь? — спросил Ползунов.

— А что говорить, тут и без меня все сказано.

— Согласен?

— Нет, ваше благородие, никоим разом.

— Почему же, дозволь знать?

— Потому, ваше благородие, что нет в этом деле моей вины.

— Как нет? А чья же вина?

— Полагаю, ничьей тут вины нет, — помешкав, и вовсе странно ответил Бухтояров, уводя разговор в тупик.

— Вот это ловко! — смотрел на него с недоумением Ползунов. — Выходит, и я не я и вина не моя?

— Знамо, что не моя, — подтвердил Бухтояров.

— Так, может, и плотников никто не увольнял?

— Плотников я отстранил по указу члена Канцелярии господина Улиха.

— Улиха? — и вовсе смешался шихтмейстер, ничего толком не понимая. — А не врешь?

— Никак нет, ваше благородие. Говорю правду. Вас тогда не было на пристани, а господин Улих, едучи из Барнаула в Колывань, задержался тут ненадолго… Вот и велел старых плотников заменить, что я и сотворил по его указке.

— Стало быть, по указке Улиха? — остро глянул на него Ползунов. — Ну, гляди, судный староста, — предупредил на всякий случай, — если облыжничаешь да врешь — вдвойне будет спрошено.

— Какая мне польза врать? Сказываю, как было.

— Было, говоришь? — пытливо смотрел Ползунов. И вдруг вспыхнул и рассердился не на шутку. — Так что ж ты мне раньше о том не сказал?

— Дак вы ж, господин шихтмейстер, и рта не давали раскрыть, — не без попрека напомнил осмелевший Бухтояров. — И слушать не захотели. Как же я мог сказать?

— Ну, ну, оправдывайся, — не сбавил тона и Ползунов, настроенный довольно решительно. — А когда плотников отстранил, почему не поставил в известность? Или опять забыл, кто здесь, на пристани, командир?

— Нет, не забыл. Но думал, вы и без моей подсказки все знаете.

— Откуда ж мне знать, если делалось все за моей спиной?

— Так ведь господин Улих обещал уведомить вас бумагой. Вот я и думал, что вы эту бумагу уже получили…

— Плохо думал, — пресек его Ползунов. — Никакой бумаги от господина Улиха я не получал. И обо всем этом впервые слышу, не ведаю только — где ты врешь, а где говоришь правду.

— Нигде я не вру, ваше благородие, — обиделся Бухтояров. — Как говорю, так и было.

— Ладно. Проверим, сколь правдивы твои слова, — строго пообещал и добавил еще строже: — Хотя за такие вилянья да умалчиванья тебе, судный староста, и впрямь стоило бы всыпать хо-орошего батожья.

Меж тем история эта — не столь запутанная, сколь странная — завершилась благополучно. Ползунов, занятый в то время другими делами, еще только раздумывал да прикидывал, как лучше распутать сей узел, чтобы найти концы, а тут и приспела весьма кстати, хотя и с немалою проволочкой, записка от самого управляющего Колыванским заводом Иоганна Готлиба Улиха. Последний уведомлял шихтмейстера о том, что он, коллежский советник и член Канцелярии Улих, будучи проездом на Красноярской пристани, учинил поправу в делах плотницких…

Тут и надо бы поставить точку. Хотя Ползунов так и не понял, зачем он это сделал так спешно и в обход командира пристани, зато утвердился в невиновности судного старосты, который оказался здесь сбоку припека. О чем Ползунов немедля и Канцелярию известил, довольный тем, что, поспешив с первым рапортом, на сей раз не стал горячиться и бездумно исполнять указ (вот бы судному старосте отвалили батогов!), а спокойно во всем разобрался. И облегченно вздохнул, довольный столь справедливым исходом. Да и подозренье отпало: доверяют ему или не вполне доверяют? Нет, нет, не так все и плохо, как недавно еще казалось, — решил про себя Ползунов.

И в приподнятом настроении вышел из конторской избы, что гнездилась на спуске, близ гавани, и заспешил по крутому скосу вверх, к пристанскому посаду. Солнечно было, но не жарко. Снизу тянуло свежестью. Чарыш тут круто поворачивал, убыстряя течение и глухо бурля зелеными омутами, а далее уходил спокойнее, заметно расширяясь. Пахло мокрым песком и прогорклыми тальниками.

Ползунов на пригорок взошел, с которого вид открывался далеко во все стороны, и тут почти лицом к лицу столкнулся с Парашкой, поднимавшейся тоже снизу, от реки, только с другой стороны. Увидев шихтмейстера, Парашка вздрогнула от не-ожиданности и встала, едва удержав на плече кадушку.

— Ой, это вы, Иван Иваныч! Напугали… А я вот ходила кадушку мыть.

— Вижу, — сказал он усмешливо, быстро и с удивлением оглядев ее с головы до ног. — Ты что, купалась?

— Ага, окунулась, — кивнула Парашка, мокрая вся до последней нитки — лицо будто в мелкой росе, тугая коса обмякла, свисая через плечо, а ситцевый сарафан, потемнев от воды, льнул к телу и плотно облеплял высокие груди.

— Рано ж еще купаться, вода холодная, — с ноткою запоздалого упреждения выговорил Ползунов. — Да и омута здесь опасные, затянуть может.