Яблоко Невтона

Вскоре после смерти Ивана Ивановича Пелагея составила челобитную на имя государыни, в которой просила назначить ей пожизненное пособие за мужа, «понесшего при постройке машины не малую тягость и изнурение», — особо подчеркивала. Но пенсия в то время полагалась офицерским вдовам не младше сорока лет. А Пелагее не было еще и тридцати. Хотя в той же челобитной она и уверяла государыню, что более «замуж идти не желает». Это был некий обет.

И сказать правду, Екатерина, высоко ценя заслуги и жалея рано умершего Ползунова, сострадательно относилась и к «несчастной вдове» и в помощи ей не отказывала. Нет, не бедствовала Пелагея. Буквально в последние дни жизни Ивана Ивановича (и по его же просьбе) ей были выданы четыреста рублей, пожалованных императрицей механикусу за его изобретение (и вовсе неоправданно задержанных Канцелярией горного начальства аж на два года!), а после смерти мужа Пелагея получила и еще двести сорок рублей — годовой оклад механикуса. Думается, этих денег — более шестисот рублей — по тем временам с лихвою хватило бы на три года безбедного существования.

Но и это не все. Как только Пелагея приехала в Москву, тут же вскоре и поступил указ государыни — выдать еще пятьсот рублей, дабы «несчастная вдова» (выражение самой императрицы) не имела нужды и прочих стеснений.

Однако в Москве Пелагее не пожилось, и она воротилась на Барнаульский завод — и осталась здесь навсегда.

Весной 1767 года капитан Семен Беликов (близкий друг покойного механикуса) доставил в Санкт-Петербург блик-зильбер и золото бликовое, а также и медную модель огненной машины в дар самой Екатерине Алексеевне. Вызваны были из Барнаула и Дмитрий Левзин с Иваном Черницыным, дабы в действии показали модель, кою своими руками сделали. И они ее показали, восхитив весь чиновный Кабинет и саму государыню, за что было и выдано каждому «в награждение» по сто пятьдесят рублей.

А что далее? А ничего! Модель хранилась в Петербурге — все «эрмитное» нравилось государыне. А машина и далее продолжала бездельно стоять.

Осенью 1769 года постигло несчастье генерала Порошина. Из Петербурга пришла страшная весть о внезапной смерти сына. Что с ним случилось — осталось загадкой. Известно одно: в то время Семен Порошин был уже отставлен от двора и командовал лейб-гвардейским полком не то под Нарвой, не то в Ораниенбауме. Блистательный офицер, незаурядный математик и литератор, Семен Порошин пользовался популярностью в широких петербургских кругах. А его «Записками» восхищались не только современники, но и позже, в XIX веке, просвещенные люди знали их и перечитывали.

Так, известнейший русский историк Ключевский, работая над пятой частью своего знаменитого «Курса русской истории», наряду с мемуарами Екатерины Второй, ее статс-секретаря Храповицкого и французского посла в России Луи Филиппа Сегера, использовал и «Записки» Семена Порошина, которого высоко ценил и называл неизменно «благородным Порошиным». (Заметим в скобках: имя Семена Андреевича Порошина можно обнаружить и в первом томе «Истории русской литературы», изданной в 1980 году в Ленинграде, где говорится о нем не только как авторе известных в свое время «Записок», но и как переводчике романа и авторе предисловия к роману французского классика Антуана Прево «Философ аглинский, или Житие Клевеландово».) Ключевский писал: «Он был не только математик, но и социолог и задумывал составить для Павла целый трактат под заглавием «Государственный механизм». — И добавлял не без горечи: — «Люди с крупными умственными и нравственными достоинствами, образованные и любившие горячо свое отечество, но скромные и прямые, подобно учителю математики при великом князе Павле Порошину, как-то плохо уживались при ее дворе…»

Семен Порошин и не ужился. Он был отлучен от двора Екатериной, судя по всему, за те самые «предерзостные» его «Записки» и отправлен в полк. Там он и скончался… в возрасте двадцати восьми лет.

Мне думается, судьбы Ивана Ползунова и Семена Порошина очень схожи: оба мелькнули, как метеоры на российском небо-склоне, и, не успев разгореться, погасли.

Внезапная смерть сына потрясла генерала Порошина, он, сославшись на ухудшение здоровья, в том же году уехал в Петербург.

Меж тем и Пелагея Ивановна, семь лет сдерживая свой «обет» не выходить более замуж, неожиданно для многих (может, и для себя) зимой 1773 года обвенчалась с Дмитрием Левзиным — и стала его женою. Да ведь и была она еще молодой, тридцатишестилетней женщиной, красивой и умной. Однако семейная жизнь оказалась недолгой: в 1775 году Пелагея Ивановна Поваляева-Ползунова-Левзина скончалась. А еще два года спустя умер и Дмитрий Левзин.

А что же стало с огненною машиной? В 1785 году управляющим Барнаульским заводом стал другой ученик Ползунова — Иван Черницын. Однако машина к тому времени была уже порушена. Тремя годами раньше, 20 марта 1782 года, начальник Колывано-Воскресенских заводов генерал Меллер, сославшись на некий указ Кабинета, велел «махину, стоящую близ стекольного завода» в виду ее «ветхости» разобрать — что и было сделано.