Яблоко Невтона

Позже ученики и последователи Ползунова хотели ее возродить, построить, повторить «огненную» машину — пытались в разные годы это сделать и сам Иван Черницын, и Афанасий Вяткин, и создатель паровой турбины для откачки воды из шахт Поликарп Залесов, и горный специалист Михаил Лаулин (тот самый Лаулин, который строил по проекту П.К. Фролова одну из первых в России чугунно-рельсовых дорог, связавших (сблизивших!) Змеиногорский рудник со Змеевским заводом), но машина так и не появилась. Наверное, в точности повторить никому не удалось. Да и кто мог «повторить» в точности, кроме самого Ползунова! Но жизнь обратного хода не знает.

И только восемнадцать лет спустя после смерти российского изобретателя англичанин Джеймс Уатт построит паровую машину двойного действия. Нет, и он не повторит «огненную» машину Ползунова, а создаст свою (и тоже неповторимую), хотя принцип оставался единым… Но эта тема скорее для специалистов.

А в чем же различие судеб этих двух выдающихся изобретателей, Ивана Ползунова и Джеймса Уатта? Думаю, есть одно главное и существенное различие: Ползунов умер, не дождавшись пуска своей машины, а Джеймс Уатт, получив патент на свое изобретение, прожил еще более тридцати лет. Ах, если бы Ползунову столько было отпущено… или хотя бы с десяток «лишних» лет, кем бы он стал, какие свои идеи воплотил бы в жизнь?!..

Но Джеймс Уатт вкусил (и по праву) полною мерой славы, всемирно был признан. А Ползунова потихоньку и в самой России забывали и лет через сто, уже в девятнадцатом и даже в двадцатом веках, основательно «упустили из виду», забыв о своем «эрмите», сыне Отечества. Забыли надолго — и не только забыли, но и могилу его потеряли…

* * *

Прошли годы… века!

А раннее свежее утро такое же, наверное, как и сто, двести лет назад. Парусная погода. И знакомый маршрут: шагов триста по безлюдной пока улице — лишь сонные дворники лениво шаркают метлами по асфальту, крутая бетонная лестница спускается в зеленый и влажный сквер подле технического университета имени И.И. Ползунова, и узкая дорожка наискось, по диагонали, выводит к памятнику великого русского изобретателя… Здесь хорошо постоять в одиночестве, подумать и как бы вдохнуть воздух давным-давно отшумевших бурь — озон прошлого.

Однако сегодня кто-то меня опередил. Еще издалека увидел я стоявшего у памятника довольно молодого и статного человека, в высоких ботфортах с раструбами, в мундире горного офицера екатерининских времен, но почему-то без головного убора, темно-русые волосы ниспадали почти до плеч. Замедлив шаги, приближаюсь — и тотчас узнаю, скорее догадываюсь: механикус Ползунов! И странно, меня это вовсе не удивляет — как будто встреча проста и обыденна.

Ползунов стоял боком ко мне, слегка запрокинув голову, и с большим интересом изучал монумент. Вдруг повернулся и глянул с усмешкой, кивая на памятник: «Кто это? Фамилия моя, а фигура совсем незнакома».

И я с удивлением обнаружил, что лицо той «фигуры», на постаменте, округло-расплывчатое и простодушное (этакий фонвизинский «недоросль», Митрофанушка: «Нуль да нуль — нуль»), и лицо Ползунова, что стоял сейчас в двух шагах от меня, продолговато-строгое, умное, с жестко выступающими скулами («Мы, все те, кто сын Отечества»), совсем не похожи — как будто лица двух разных людей.

Меня это крайне смутило еще и потому, что лицо Ползунова, стоявшего рядом, отнюдь не совпадало и с тем обликом и портретом, который пытался и я воссоздать. Там, в повести, он голубоглаз, с «пшеничной розвязью» волос, а этот, настоящий, как мне думалось в тот миг, скорее шатен, чем блондин… Увы, схема рушилась!..

И все же нахожу в себе силы и говорю, что памятник этот благодарные потомки установили ему, великому русскому теплотехнику, дабы имя его увековечить… Похоже, его это тронуло, взволновало, и он спросил: «Неужто помнят, не забыли меня потомки?» Да, да, поспешил я заверить, помнят… хотя было время забвенья, но теперь его имя не только на слуху, но и в названиях улиц, железнодорожной станции близ Барнаула, научно-исследовательского института в Санкт-Петербурге, Колыванского камнерезного завода и горно-металлургического техникума на родине его, в Екатеринбурге, есть теплоход его имени, Ползунова сегодня чтут, пишут о нем…

Он усмехнулся смущенно и перебил: «Порато много для одного человека». И я опять поспешил уверить его в обратном. Но он более ничего не сказал, круто повернулся и стал удаляться, все ускоряя и ускоряя шаги — и разом исчез, словно растворился в текучей утренней дымке…

Открываю глаза и пытаюсь понять — что это было? Обычный сон? Или сон «исторический», вещий? Вдруг возникает желание, острое нетерпение — тотчас вернуться к рукописи и многое переиначить, исправить, привести в соответствие с настоящим обликом Ползунова… Но внутренний голос останавливает: а где же «настоящий» портрет? Ведь это всего лишь сон, игра воображения, мистика… Да и в том ли суть? Правда истории не во внешних чертах и сходствах, кои безжалостное время затушевало и скрыло от нас, а в тех глубинных связях, без которых нет настоящего и немыслимо будущее.