Яблоко раздора

– Ниякий вин не хахаль, бо вже ничого не може. Я тилькы з тобой, антихрист у лижку кохалась,– с обидой промолвила Ганна.– Усю молодисть и вроду на тэбэ втрачала.

– Тогда, откуда ты знаешь, могет Захарий или не могет? – уцепился супруг, прищурив некогда васильковые, а ныне поблекшие глаза.

– Не тваго розуму справа,– смутившись, опустила она тяжелую голову.

– Вроду? Ха-ха-а, нашлась красавица писаная,– засмеялся он, закашлявшись. Если бы я на тебе не женился, так бы одна куковала, старая клуня. Благодари судьбу, что не оставил тебя с дитем малым, столько лет прожили.

– Ко мне Захарий тодди сватался, бажав весилля справыты, а ты ирод сголтував и зипсував, – всплакнула Ганна. – З Пивнем бы лиха не мала, вин справжний господарь, усе на подвирья тяне, ничего не втрачае.

– Нужна ты теперь 3ахарию, старая и жирная, как корове седло, – усмехнулся Уваров и приблизился к ней с рулеткой.– Вставай, вродлыва жинка, буду мерку снимать. По твоим крупным габаритам и мне гроб будет в самый раз, просторный, как бассейн. Поглядим, кто раньше преставиться, кто Господу нужнее.

Ганна нехотя поднялась словно тумба и он замерил матерчатой лентой рост, толщину и ширину, записал цифры и блокнот. Потрескивали лилово-красные поленья в печи и в маленькой комнате было душно, как в сауне, хоть окна настежь открьвай.

2

На следующий день, спозаранку Уваров с азартом занялся делом. Собрал сохранившиеся в сарае плоские сухие доски толщиной в 25 миллиметров. “Хватит ли? – удрученно почесал он затылок.– Гроб получится, что двуспальная койка. Навязалась на мою шею старая каракатица. Досок едва ли хватит. Придется где-то раздобыть на крышку и крест.”

Работал он усердно, с удовольствием, соскучившись по столярному делу. Ножовку, рубанок и стамеску выпускал из рук только на время короткого перекура. Глазомер его не обманул, пришлось четыре широкие доски для крышки и сосновое бревно для креста занять у кума Гаврилы Евстратовича. Он мужик компанейский, лишь для вида покапризничал, посетовал, а с деревом помог.

Через неделю гроб был готов в своей классической форме, будто из красного дерева – глубокий и просторный. Двоих средней полноты людей можно уложить.

– Ганна, принимай работу! – позвал он жену, хлопотавшую с тяпкой на огороде. Переваливаясь, словно утка, на коротких толстых ногах, она пришла во двор под покрытый шифером навес.

– Гарно, дюже гарно, – оценивающе оглядев домовину, похвалила жена. – Бархатом или атласом красным его обить и мягонькую подушечку под голову подложить для удобства.

– Сойдет и так, ты ведь только примеряешь и еще не отдала Богу душу, – ответил Уваров. – Залазь, живо, а то сам лягу.

– Ни, це для мэнэ домовына зроблена, – возразила она и с трудом на четвереньках перевалилась через высокий борт гроба, старательно улеглась на дно. Молча закатила выпуклые глаза, скрестив пухлые руки на бесформенной груди. Гроб пришелся ей по нраву.

«Значит, угодил, – подумал он и живо схватил крышку, накрыл сверху и стукнул молотком по краю, дабы нагнать на старуху страха. – Филя! Филя-я! Схаменись, что ты робышь? – услышал он истошный крик Ганны, упершейся изнутри, откуда и прыть взялась, головой, руками и ногами в крышку. Но Уваров, тоже не слаб в коленках, прижал ее сверху руками. Ошалевшая от ужаса, баба поднатужилась и крышка, выскользнув у него из рук, свалилась в сторону.

– Люди добри! Рятуйте, вбывають, скоинь злочинь! – что есть мочи завопила она.

– Молчи, старая кляча, все село всполошишь, – замахал он на нее руками, опасливо оглядываясь по сторонам.

– Ще одна мыть и лышыв бы мэнэ повитря, – испуганно вытаращила она глаза и осенила себя крестом.

– Меньше народа, больше кислорода, – ухмыльнулся он. – Не бухти, ты баба выносливая, никакая зараза не возьмет. Целыми днями жрешь сало с чесноком, микроба и бактерия тебя боятся, как черт ладана

Но истошный бабий крик перелетел через ограду. Уваров увидел испуганное побледневшее лицо с вытаращенными глазами. Она беззвучно шевелила губами.

– А-а, старая клуня, испугалась, не хочешь помирать первой, – произнес он со злорадством.

– Ты що, с глузду зьихав? – наконец вернулся к ней дар речи и она ловко перевалила через борт гроба. – Я на тэбэ заявлю в милицыю. – Не бойся, Ганка, я ж пошутил, уж больно ты на покойницу была похожа, – ответил он. – Вижу, что гроб тебе шибко понравился. Между тем из соседнего подворья, заслышав зов о помощи, прибежала бабка Акулина с граблями в руках. А за ней приковылял ее супруг– колченогий Панкрат, вооруженный железной кочергой.

– Что тут деется? – спросила старуха, уставившись подслеповатыми глазами на свежеоструганный гроб.

– Кто Богу душу отдал? – поинтересовался колченог.

– Никто. Фильму снимаем о вампирах и покойниках. Отбой, ложная тревога. Это Ганна в роль входит, голос пробует, – сообщил Филипп Ермолаевич. – В кино и театре решила на старости лет выступать, закопанный в себе талант обнаружила. Вот, деревянный тулуп решила примерить.