Яблоко раздора

Ни одному его слову не верю, слишком он сытый и лукавый. Ты сама Ганка пораскинь своими куриными мозгами. Люди часто мрут, вот этот Феофан, почитай, бесплатно кормится, иной раз без приглашения приезжает и с собой харчи и выпивку увозит. Поди, ужо в церкви склад и холодильники продуктами забиты. Годков то ему лет тридцать-сорок, не более, дурная кровь играет и плоть требует. Сказывают, что на исповедях, когда молодые девки приходят он, как Гришка Распутин их лапает, кровь в них свою вливает, склоняет, значит, к сексу, как стало модно выражаться. Чтоб духу его в моем доме не было, только зазря на него харчи и выпивку переведешь. Обойдемся без попа, я праведно жил, никому худа не сделал, никого не обидел. Поставишь свечку в православной церкви помолишься за раба божьего Филиппа Ермолаевича, калекам подашь милостыню и на том каюк, а то гляди еще поминки в свадьбу, в веселье превратят. А случалось такое, где водка и вино, а тем боля самогон и бормотуха рекою лились.

– Зроблю, як бажаешь, – пообещала старуха.

– А твоего попа-раскольника в гробу я видел, не место ему за моим поминальным столом. Сказывают, что он однажды нализался и нажрался на поминках до чертиков, а потом, стараясь замолить грех, причитал, осеняя себя крестом и отмахиваясь: “ Сгинь сатана и нечисть, щур меня, щур. Господь упаси и помилуй. Так вот и живет нехристь. Раньше срока в могилу изведу.

– Ох, Господи, жаху нагнав,– поспешно перекрестилась Ганна.– Вот те крест, усе зроблю, як треба.

– Так то оно лучше, – похвалил Уваров и продолжил.– А твой Пивень, еще прошлым летом попросим у меня косу траву в лесопосадке покосить. Он долго ее у себя держал, пришлось несколько раз напоминать. Наконец, поздно вечером принес. На радостях в темноте я недоглядел, что он мое стальное лезвие на свое старое и ржавое заменил. Утром пошел я разбираться, а он своего кобеля отвязал и по двору пустил. С той поры десятой дорогой обходит, чует кошка, чье мясо съела. Мучит его совесть, а все одно на своем стоит, порода такая гнусная, хоть не съем яблоко, так надкушу. И к тебе клинья подбивает. Чтоб больше никаких чебурек с кофеем, пусть тебе должок вернет и баста. Узнаю, что женихаетесь, обоих порешу. Мне все равно, мало жить осталось. Захария надо проучить. Если он все же припрется на кладбище, то ближе двадцати шагов его ко мне не подпускай, чтоб глаза мои его наглую рожу но видели.

– Филь, ты ничого бачиты не будэш? – удивилась она его требованию.

– Все одно. Никто не знает, что с человеком опосля смерти деется,– ответил он. – Почему опосля того, как сердце остановилась, борода и усы растут? А-а? Молчишь, то-то и оно, что много еще на свете тайн и чудес. И космос, и океан человек изучает, а что такое смерть понять не может. О загробной жизни одни мечты и фантазии. А если вдруг ты, Ганна, ни с того, ни с сего преставишься, кого бы не пожелала видеть на своих похоронах?

– Мэни, Филя, байдуже, – зевнула она.– Хто прыйде, то хай и бачыть, чтоб йому очи повылазылы. Мэни вид того ни холодно, ни жарко.

– Пассивная ты баба, все тебе до лампочки,– упрекнул Уваров. – Насчет духового оркестра придется поднатужиться, скопить деньжат, может корову продать?

– Ты що, старый, мабуть с глузду зьихав?! – взорвалась она.– Без коровы с голоду ноги протянем. Тилькы Русланка нас и годуе.

– Музыкантов придется пригласить, – твердо сказал он. – Я ведь человек, а не собака, чтобы втихоря зарыли. С музыкой оно солидно, никто не скажет, что Филя сковырнулся или отдал концы, язык не повернется. Гордо произнесут: Филипп Ермолаевич дуба дал! Справишь, значит, поминки, потом девять дней, сорок, годовщину, чтоб за это время никаких измен с Пивнем или кем другим, а опосля вольному воля. А если ты первая преставишься, то шибко не тужи, я тебе отходную устрою, как полагается. Хоть ты и вредная баба, но я на тебя зла не держу.

Уже десятый год, ревностно следя друг за другом и соревнуясь за право лечь в добротный гроб, живут супруга Уваровы. Гроб, между прочим, не пустует, в нем хранят то кукурузные початки, то семечки или пшеницу. Он пропах мышами, но червь-древоточец еще не завелся.

«Говорят, что хорошие люди долго не живут. Господь их к себе раньше срока призывает. Почему тогда я задержался на этой грешной земле?» – недоумевает Филипп Ермолаевич, хлопоча по хозяйству и украдкой от Ганны леча треклятый бронхит самогоном, настоянном на зверобое. Уже третий раз десятилитровый бутыль иссяк до дна. Сварливая супруга ему в этом помогает и поэтому помалкивает, а он не покушается на ее любимое сало, довольствуясь картошкой и солениями. Который год ласкают слух Уварова пророческие слова: «Благослови вас Господь и дарует блага временные и вечные». Похоже, что его вполне устраивают блага временные. Он все решительнее склоняется к мысли, а не уступить ли по-рыцарски домовину Ганне. Ей она в самый раз.

СТАРЫЙ ПЕРЕЦ

1