Коротенько давайте вспомним, что то была за эпоха – разброд в мыслях, в делах, и личных, и государственных, какая-то поголовная безнадёга. Церковь ещё только-только ожила, выдающихся людей, проповедников, ораторов или людей пишущих из своей среды ещё не выдвинула, по крайней мере таких, к каким прислушивалась бы вся страна. А к Валентину Распутину, несмотря на разброд, всё же прислушивались, слушали его. А о чём он неустанно и ярко, часом яростно говорил и писал? Позвольте, зачитаю:
Воистину: Не дай бог сдать это последнее! Скажите, кто ещё в современной России с такой мощью убедительности, страстности – да что там! – с непримиримостью протопоповой – спасал от поругания Родину, будировал людей к вере, к идеалам предков? Виктор Астафьев? Нет, он бился с не меньшей страстностью и непримиримостью, но на иных мировоззренческих полях. Кто ещё из писателей? А может, кто-нибудь из политиков (хм, смешно, конечно же!)? Не знаю. Если знаете – подскажите, пожалуйста.
Теперь чуток полегче нам. Народ мало-помалу потянулся к Храму, облагообразился, что ли, утишился душой. Люди стали различать в ещё смутном, но предрассветном воздухе дорогу к
Литератора можно понять и узнать, только прочитав его книги, рукописи. Ужас нынешних дней для пишущего – нет как нет читателей. И сколько бы книг не вышло из-под пера – всё одно остаётся оно – творчество – под спудом.
Печально, печально: не учат детей читать ни дома, ни в школе, а в вузе о поэзии и прозе и помина нет.
Записи – как затеси – веду всю мою жизнь, кажется, лет с пяти. А зачем – не знаю. По крайней мере, в писатели не рвался, не рвусь, потому что вызнал своим горбом вот что. Слушайте: писатель – это звание, лично для меня приравненное к званию
Православная литература – это литература. А литература – это философствование образами. А философствование – это поиск истины. А истина – это… это, думаю, нечто такое большее, чем правда и добро вместе взятые.