Яблони старца Амвросия (сборник)

Казалось бы, после столь богатого на впечатления дня Гуркин должен был спать как убитый. Однако, то ли из-за того, что этих впечатлений оказалось слишком много, то ли просто «по авторскому хотению», вместо этого ему приснился странный, можно сказать кошмарный, сон. Темной, безлунной и беззвездной ночью он стоял на пороге какой-то церкви. Дверь была открыта, так что Николай видел мерцание свечей внутри и слышал пение хора. И в какой-то миг вдруг осознал: храм открыт не случайно. Там ждут его. Действительно, на пороге вдруг показался высокий пожилой священник в красном облачении, а за ним – две женщины, по виду мать и дочь. Все они приветливо улыбались Гуркину, словно давно знакомому или близкому человеку. Священник протянул к нему руку, словно приглашая войти. Но тут из темноты за спиной у Николая кто-то хрипло крикнул:

– Да брось ты их! Лучше иди ко мне! Чай, мы с тобой родня! Ты мой наследник!

Николай обернулся. За его спиной, нагло ухмыляясь, стоял какой-то парень, одетый как рабочий из тех книжек про революционеров, что он читал в детстве. Уже в следующий миг Гуркин с ужасом разглядел его лицо… вернее, череп с зияющими провалами пустых глазниц… И отшатнулся. Но мертвец уже схватил его за плечо и поволок за собой в темноту:

– Что, не признал родственничка? – хрипел он в лицо сомлевшему от ужаса Николаю. – А ведь мы с тобой оченно даже похожи. А, правнучек?

И тут сон прервался.

* * *

Гуркин проснулся в холодном поту и испуганно огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Лишь на столе мерно отсчитывали время заведенные им вчера вечером старинные часы. А в окна уже заглядывало восходящее солнце. Начиналось утро нового дня.

Промаявшись около получаса в тщетных попытках снова заснуть, правнук героя решил продолжить поиски бабкиных сбережений. Впрочем, перед этим он совершил поход за водой, который увенчался успехом, несмотря на то что Николай с непривычки едва не утопил в колодце одно из ведер Евдокии Степановны. И, порывшись в кухонном шкафу, отыскал там чай, сахар и даже открытую банку растворимого кофе. Однако Гуркина вовсе не прельщала перспектива ограничить свой завтрак одной подслащенной водичкой. Поэтому он решил посетить местный сельмаг и купить там съестного. Вспомнив, что говорила вчерашняя гостья о местонахождении магазина, он вышел на улицу и отправился в указанном ею направлении, подгоняемый неприятным ощущением пустоты в желудке. Груду бревен, сваленных возле пепелища на месте сгоревшего дома, он нашел без труда. Теперь следовало повернуть направо. Сделав это, Гуркин оказался на другой, более широкой улице. И сразу заметил ярко-зеленый сельмаг с заморским названием «Грин». Но на дверях висел увесистый замок.

Увы, он пришел слишком рано: до открытия магазина оставался почти час. Немного поразмыслив, Николай, под яростный брех собак за заборами, пошел вдоль по улице. Он шел совершенно бесцельно, как говорится, куда глаза глядят и ноги несут.

И совершенно не представляя себе, куда именно он придет и что увидит.

* * *

Дойдя до конца улицы, Гуркин увидел перед собой деревянную церковь. Вернее, развалины оной. Почерневшие от времени бревенчатые стены с содранной обшивкой, зияющие просветы окон с ржавыми решетками, провалившуюся крышу, полуразрушенную башенку колокольни над входом… А вокруг – ряды крестов и памятников. Выходит, он, сам того не желая, пришел на местное кладбище! Что ж, в таком случае можно и посетить бабкину могилу. Как-никак родня…

По колено утопая в высокой траве, Николай зашагал к церкви. Он помнил, что Евдокия Степановна похоронена справа от входа в нее. Действительно, вскоре Гуркин уже стоял перед свежевыструганным деревянным крестом, на котором имелась табличка с надписью: «Гуркина Евдокия Степановна». Ниже стояли две даты, обозначавшие начало и конец земной жизни усопшей. К подножию креста была прислонена фотография в пластмассовой рамке. Николай взглянул на нее – и не поверил своим глазам. Ибо представлял свою двоюродную бабку глубокой старухой с лицом, покрытым морщинами, беззубой, подслеповатой, в старомодном затрапезе и с платком на голове. А с фотографии на него смотрела интеллигентная седовласая дама в строгом темном платье с кружевным воротником. И все-таки это была именно она, Евдокия Степановна Гуркина. Его двоюродная бабушка по отцу, которой он не видал никогда. И о которой не знал ровным счетом ничего…

Справа и слева от ее могилы высились два массивных черных гранитных памятника, увенчанных крестами. На одном из них значилось: «Гуркина Мария Яковлевна. 1903–1950 гг.» А на другом: «Священник Иаков Иванович Попов. 1875 – 21 мая 1920 г.».

Разумеется, Николай помнил, как странная женщина, докучавшая ему весь вчерашний вечер, упоминала, что Евдокию Степановну по ее просьбе похоронили рядом с дедом и матерью. Выходит, ее дедушка, иначе говоря его прапрадед, был священником? А героический Степан Гуркин был женат на поповне? Красноармеец и одновременно зять попа? Не может быть!