Ячейка 402

Впрочем, чего ожидать? Проведём мысленный эксперимент. Допустим, человек бросает якорь в некой бухте, у берегов Северного моря, и наблюдает за колонией чаек. Поначалу зрелище будет умиротворять. Затем наблюдатель начнёт замечать поразительные закономерности, сможет выделить структуру и ритмы существования колонии в полётах, добыче пропитания, спаривании… Если его интеллектуальный и духовный уровень позволяет, сможет соотнести эти закономерности с уже известными ему закономерностями природы, с закономерностями собственного существования и привычной ему среды. Сможет вжиться в происходящее, научиться дышать в его ритме и на шаг приблизиться к недоступной истине о живом. Однако, если наблюдающий будет и дальше продолжать в том же духе, не покинет бухты, чтобы в домашней тишине усвоить знание, он либо заскучает, либо впадёт в пустую систематику, от которой не больше толка, чем от коллекционирования марок. Он потеряет структуру: то, что находится у него под носом, станет для него невидимым, как невидимы для нас нити человеческого бытия. Начнёт тупеть и коснеть. Его не спасут ни красота пейзажей, ни мелодичность чаячьих кликов, ни наглядная мудрость биологии. Выхода нет.

И Леонид Иванович знал, что, если бы обстоятельства сложились по-другому и ему самому пришлось жить на месте брата, через какое-то время он тоже потерял бы интерес к беседам о проницаемой мембране между живой и неживой природой. Раньше их нельзя было различить – если они вдвоём становились у зеркала, Леониду Ивановичу самому бывало нелегко понять, где он, а где его брат. А когда виделись в последний раз, позапрошлой осенью, в них невозможно было признать близнецов.

– Алло! – повторили с раздражением в последней стадии.

– Да… Здравствуй, дорогой мой. Прости, задумался. Есть пустячный вопрос, но я решил позвонить.

– Что ещё за вопрос? Ты скучаешь по мне?

– Конечно, скучаю… Очень рад тебя слышать. Я вот о чём – эти девушки, с повышенным эмоциональным фоном и водозависимостью, они у тебя?

– У меня, – на том конце выдержали небольшую паузу, но, так как Леонид Иванович её не нарушил, продолжили: – Только зачем они мне здесь? Что я с ними буду делать? Ты знаешь, что у них локально сфокусированные переживания – нечего было срывать их с места. Здесь для них никаких условий. Хлорки одной уходит как на три душевых.

– Я знаю, знаю… Но и ты знаешь, что в городе они мешают больше. Того и гляди, инфлюэнца очередная от них поползёт. Поверь – у тебя проще. У тебя – как за кулисами, делается, что хочется. А здесь им не место. Они сами это поняли… Я тебе скажу – без хлорки можно обойтись.

– А если у меня инфлюэнца?

– Какая у тебя инфлюэнца! Не заигрывайся – у тебя не болеют, не умирают. Разве что вполсилы, для развлечения. Ведь так?

– Угу, – подтвердил неохотно. – За кулисами… Ты на сцене! Прима-балерон… Я их пока в карантин поместил.

– Карантин? Прекрасная идея! – Леонид Иванович энтузиазмом заглаживал неловкость – нехорошо было напрямую указывать брату на его обстоятельства, но тот в своих выдумках иногда становился невыносимо последовательным. – Заодно передохнут – с дороги.

– Передохнут, если не передохнут.

Небольшая заминка в разговоре – каждый ждал реплики другого. Потом заговорили одновременно; брат уступил и дал Леониду Ивановичу сказать:

– Ты знаешь, что ещё одна девочка должна была с ней… я имел в виду с ними подъехать. Она позже появится. Нестыковочка вышла.

– Я впускаю всех, кто ко мне приходит. Но я не люблю, когда ты форсируешь события.

– Да я ведь сам не люблю! Но так получилось – немножко болезненно. Нелегко понимать, чего они хотят. К чему стремятся. Одно, через две минуты другое. Я тоже за естественное развитие, оно и было бы естественным, если бы они сами естественно себя вели. Сами виноваты. Но ты же знаешь, что люди per definitionem ведут себя неестественно. Ты её просто со всеми размести. Улажено? – Улажено? – повторил звук в звук. Леонид Иванович бросил ещё пару слов в надёжде, что на этот раз удастся поговорить по душам, обсудить новые идеи, некоторые модели, но брат, помолчав, буркнул «До свидания». Положили трубки одновременно.

По бело-зелёному полу человек, нажавший отбой, подошёл к бордовой двери. Раз воровато оглянулся, вставил ключ. Оказавшись у себя дома, в своей любимой квартире, бросил трубку, лёг на тахту и заплакал. Однако, не проплакав и минуты, сел, скрестил руки на груди и прошептал: «Нестыковка-нестыковка. Или шанс».

* * *

Ночи стали холодными, но Анна не соглашалась ночевать внутри. Они заворачивались в ватное красное одеяло, которое валялось в багажнике по старинной традиции, на случай, если машина сломается в пути и придётся лежать под ней. «Фольксваген» вовремя проходил техобслуживание и не ломался, но прежде одеяло ездило у кого-то в «Жигулях», поэтому верхний атласный слой во многих местах был разорван и покрыт маслянистыми пятнами. Оно пахло машиной. Начали кашлять и принимать шипучие таблетки из аптечки, растворяя в драгоценной минералке, и кашляли дальше.