Яд в его крови

Надо будет распорядиться подобрать для нее более подходящие комнаты. А то эдак он не набегается…

Лаар с силой толкнул створки, ведущие в спальню Катары, — и сразу увидел ее, счастливую и улыбающуюся. Улыбающуюся ему…

И в тот же момент в нос ударил запах. Резкий, приторный, мерзкий настолько, что раан-хар еле сдержался, чтобы не закрыть лицо ладонью.

Понимание прошибло ознобом, хлесткой плетью ударило по лицу. Дыхание перехватило, грудь словно железными тисками сдавило. Хотелось заорать от бессилия, ударить кулаком в стену, пробить насквозь, кроша в пыль гладкий мрамор.

Но вместо этого Лаар стоял, замерев, до побелевших костяшек сжимая кулаки, чувствуя, как собственное латаное-перелатаное сердце разбивается на тысячу острых ранящих осколков.

Он ведь знал, что нельзя верить, нельзя надеяться. Но вопреки всему надеялся. И сейчас умирал у дверей комнаты, порог которой больше никогда не сможет переступить.

В глазах его рани плескалось непонимание, удивление. Затем тревога. А потом Лаар отступил на шаг, и она все поняла.

Он видел, как в один миг ей стало страшно. Как задрожали руки, а в уголках глаз выступили жгучие слезы, которые она была не в силах сдержать. И одна часть его существа бесновалась, кричала, требовала шагнуть к ней, вытереть сухой ладонью эти слезы, защитить, успокоить, а другая корчилась от отвращения.

Еще шаг назад.

— Лаар… — Катара дернулась — и тут же замерла, прижав ладонь ко рту.

Беззвучные слезы чертили влажные дорожки на светлой бархатной коже. И руки зудели от желания прикоснуться, смахнуть. А обоняние вопило, посылая по телу тошнотворные спазмы.

Его словно разрывало пополам. Ни туда, ни обратно. И время остановилось, замерло на этом самом пороге, превратившись в густой вязкий кисель, окутало липкой паутиной, из которой ему никогда не выбраться. Потому что есть в мире вещи, которые нельзя исправить, нельзя изменить, как бы сильно ни хотелось, как бы рьяно ни старался. И все рано или поздно заканчивается, как бы упорно ты ни верил в обратное.

Он больше никогда не сможет к ней прикоснуться. Никогда не вдохнет пряный, дурманящий запах ее тела. Не увидит нежности, бесконечной заботы в сине-зеленых глазах.

Его личный ад.

Демонова глотка, в которую он рухнул с головой!

Самое ужасное, самое страшное из всех возможных исходов все-таки произошло. Настало слишком уж быстро.

Его не было всего четыре дня, а запах уже такой сильный. Настолько, что нутро выворачивает наизнанку. И он повсюду, в каждом углу, витает в этой комнате, не давая сделать ни шагу. Кажется, им пропиталось все вокруг. Длинный ворс ковра и обивка дивана, невесомые занавеси балдахина и обтянутые шелком стенные панели, каждая мелочь, каждый закуток.

И он даже не может нормально попрощаться. Просто потому, что не способен приблизиться.

Ну отчего же так быстро?

— Иди, — она сама поторопила его. Видимо, чувствовала, насколько ему тошно. И сама отступила, увеличивая расстояние, пытаясь дать ему хоть каплю свежего воздуха.

От резкого движения край сареи скатился с покатого плеча, шелковой пеной упал к ногам. А взгляд Лаара зацепился за тонкий браслет, что когда-то вручил рани Ведающий.

Он должен был быть красным. Багряным, как чернеющая на воздухе кровь. Но вместо этого на женском предплечье сияла серебром тонкая белая полоска.

Что за дьявол?

Лаар тряхнул головой, прогоняя видение. Снова открыл глаза, но ничего не изменилось — браслет оставался серебристо-белым, а значит…

Времени на размышления не было. С каждым вдохом спазмы становились все сильнее, и Лаар попросту приложил рукав ко рту, задержал дыхание и шагнул вперед, стремительно пересекая комнату. Заметил лишь, как удивленно распахнула глаза Катара, а потом ткнулся носом в ее волосы. Замер на мгновение, боясь вдохнуть. Чувствуя острую необходимость и вместе с тем всеми силами пытаясь отсрочить неизбежное.

Он должен, должен был знать точно, должен был убедиться!

Вдох — и мира вокруг не стало.

Тело разом ослабело, сбрасывая каменное напряжение мышц. Голова закружилась, и Лаар прижал к себе жену, не то обнимая, не то пытаясь устоять на ногах.

— О боги… — выдохнул ей на ухо и вдохнул снова, еще и еще, не в силах надышаться.

Его рани по-прежнему дивно пахла, свежо, сладко, лучше всех на свете, заставляя хмелеть от одного только запаха ее тела. Затмевая собой все посторонние запахи в этой комнате.

А ведь он чуть было не ушел.

Навсегда…

— Иди в мои покои! И никуда не выходи без меня! Поняла?

Катара заторможенно кивнула, но все же послушалась, быстро посеменив к выходу. Раан-хар же метнулся к окну, настежь отворил створку, впуская в комнату чистый воздух. Перед глазами все плыло, но он безошибочно метнулся к высокому вазону. Схватил одной рукой и вышвырнул в окно. Туда же отправились и остальные цветы, наполнявшие спальню.

В жилах кипела кровь, бурлила, выплескивая недавнее напряжение, страх, злость. Безумную ярость от понимания, что только что могло произойти. А в висках стучало дикое, невыносимое желание кого-нибудь убить.

* * *