Яд в крови

— Чего мелешь, дурья твоя голова! — воскликнула Аделина и дала Лючии легкий подзатыльник. — Еще, чего доброго, возьмешь и ляпнешь при нашем Франко — он и так бедную девочку к каждому столбу ревнует. Ох уж эти мужья! Помню, Джельсомино приревновал меня как-то к одному педику — мы с ним тогда еще женихом и невестой были — да такой погром в ресторане устроил, что старому Сичилиано пришлось позвонить шерифу. Тот педик слинял, не успел Джо Мэрдок из своего автомобиля вылезти. Это сейчас они обнаглели, а раньше стоило шерифу посмотреть в их сторону, как они…

Маша встала и пошла к себе одеваться. Она уже была почти готова, когда Лючия, приоткрыв дверь, спросила: «Можно к тебе?» — и, не дожидаясь ответа, вошла.

— Ты очень красивая. Ты вся какая-то… блистательная. — Она улыбнулась, обрадовавшись собственной находчивости. — Франко, мне кажется, не понимает, какая птичка случайно села на его подоконник. Но он добрый, очень добрый, и ты на него не сердись.

— Мне не за что на него сердиться, — сказала Маша, тщетно пытаясь уложить в пучок свои длинные волосы.

— Ну, не скажи. Конечно, ты живешь в своей музыке и операх и ничегошеньки не замечаешь вокруг себя. И вообще ты вся не от мира сего. Ты словно из прошлого века, что ли. У вас в России все такие?

— Замолчи. Иначе я… — Маша швырнула шпильки на туалетный столик, позволив волосам упасть на плечи густой шелковистой волной. — Не верю, все равно не верю, — как-то не слишком уверенно сказала она и, запрокинув голову, прошептала: — Франческо, милый, возвращайся скорей. Мне без тебя плохо…

Приглашение посетить фамильное ранчо исходило от Конуэя-старшего. Оно было отпечатано типографским способом на плотной белоснежной бумаге с темно-синим тиснением, и его прислали экспресс-почтой. Аделина ахала и охала, рассматривая приглашение чуть ли не на свет, Лючия хлопала в ладоши и то и дело целовала Машу в щеку, а Джельсомино, почесав за ухом, глубокомысленно изрек:

— На ранчо старины Джека кто только не перебывал. Сам президент считает за честь получить от него приглашение. Ну ты, Мария, уж точно прославила нас на все Штаты. Лакей так и доложит про тебя: синьора Грамито-Риччи. Тот самый лакей, который докладывал про президентов и сенаторов. Гм, взглянуть хотя бы одним глазком, как это будет. Ты, Мария, все-все запоминай, а потом нам подробно расскажешь.

— Я неважно себя чувствую, да и Франческо не понравится, если я уеду из дома на целых два дня.

— Дурак твой Франческо, вот что я скажу. И ты глупая, если будешь во всем его слушаться, — заявила Аделина.

— Мы не скажем, ты не бойся, — пропела Лючия на мотив песни «Вернись в Сорренто». — Возьми с собой бирюзовое платье: они обязательно попросят тебя спеть.

— Мария, не подкачай! — Джельсомино похлопал невестку по руке. — Пускай они знают наших, эти ирландские выскочки.

Гости разъехались вскоре после раннего обеда, и Бернард предложил Маше прогуляться верхом, на что она с радостью согласилась. По пути они заехали погреться в охотничий домик вдруг подул холодный ветер с севера — и теперь пили чаи, сидя у горящего камина. Маша смотрела на огонь — он всегда влек ее, представляясь чем-то живым и даже одушевленным. Она сказала об этом Бернарду. Он обозвал ее «языческой жрицей из русских степей» и велел лакею принести шампанского. Потом устроился на волчьей шкуре возле ее ног и заговорил, тоже глядя на огонь:

— Да, я жалок и смешон еще больше, чем ты думаешь. Я нанял частного детектива и велел ему стеречь тебя день и ночь. Потому что все время боюсь, как бы с тобой чего не случилось. Мне кажется, будто к тебе тянутся чьи-то грязные руки, или тебя сбрасывают в бассейн, кишащий крокодилами, и они вонзают зубы в твое беззащитное тело, а то вдруг тебя выталкивают в открытый люк самолета и ты летишь, оставляя за собой светящийся алый след. Наверное, мне бы следовало обратиться к психоаналитику, но дело в том, что я, оказывается, настоящий мазохист. Представляешь, я упиваюсь и наслаждаюсь моими кошмарами. Да, ты тысячу раз права, я жалок, очень жалок. Мужчина, влюбленный безнадежно, всегда очень жалок и смешон.

— Это потому, что ты не привык к этой роли. — Маша лукаво улыбнулась и, чтобы не поддаться искушению коснуться рукой густых светло-каштановых волос Бернарда, спрятала ее за спину. — Дон-Жуану, по-видимому, не под силу стать Вертером, да и зачем ему это? Всяк хорош в своей стихии.

— Вижу, тебя успели просветить на предмет моей особы, — задумчиво сказал Бернард. — В том, что ты слышала, правда так тесно переплелась с ложью, что их уже не разделить. Но я скажу одно: до недавних пор я смотрел на женщин лишь как на источник наслаждения и давал им то, что они хотели от меня получить. Не моя вина, если кое-кто из них хотел получить слишком много.

— Берни, твой отец сказал, тебе пора жениться. Думаю, он прав. Понимаешь, семья заставляет почувствовать, что ты не один в этом мире. Иногда это бывает просто необходимо.