Яд в крови

Выйдя на улицу, она вдруг подумала о том, что муж непременно заметит отсутствие кольца, тем более что она его так редко снимает, и спросит, где оно. Сказать правду нельзя — не любит он, когда она ходит в церковь, будет потом долго на нее сердиться и, быть может, даже не станет несколько дней с ней разговаривать. Амалия Альбертовна решила сказать мужу, что отдала кольцо в починку знакомому ювелиру.

Павловские-молодые поселились в большой генеральской квартире изолированно от старших, ибо здесь было два входа, две кухни, ну и соответственно по две всех остальных служб.

Первое время Машу очень увлекала романтика чувственной любви. В Варне они с Димой ходили по ресторанам, а потом, закрывшись в своем люксе, проводили по многу часов в постели, открывая для себя все новые и новые тайны любви.

Оба были достаточно образованы в вопросах секса — получше многих своих сверстников, ибо, зная английский, имели возможность кое-что почитать, а, будучи детьми высокопоставленных работников, еще и посмотреть. Америка, переживавшая всплеск сексуальной революции, задавала тон во всем мире. Старушка Европа трещала по всем швам под натиском модных веяний с запада, уступая, хоть и не без боя, бастион за бастионом. Впрочем, ее фасад во всех случаях жизни оставался благопристойным. Благопристойность внешнюю очень уважали коммунистические правители нашей державы. Секс, разумеется, подразумевал собой нечто в высшей степени непристойное и чуждое идеалам строителя нового мира. Нельзя было запретить заниматься им многомиллионному народу даже под страхом смертной казни, однако запретить говорить о нем оказалось возможным. На людей ранга Маши и Димы подобные запреты не распространялись. Николай Петрович был в чем-то прав, когда думал о том, что партработники — это суть то же русское дворянство, только новейшего образца. Дворянству полагалась и дворянская — привилегированная — жизнь.

Вернувшись в Москву, они очень скучали друг без друга и спешили с занятий домой. Маша по приезде еще не видела Устинью, но сказала ей по телефону, что счастлива, и даже добавила: «очень». О Толе она не заикнулась.

А между тем ему сделали операцию, которая, как заверил хирург, прошла успешно. Предстояла новая операция, возможно, даже не одна.

Как-то Маша приехала после занятий домой, и обрадованная Устинья стала потчевать ее чаями-кофеями с разными сладостями. Они сидели на кухне и все время улыбались друг другу. От того, что не знали, о чем говорить, ибо говорить нужно было слишком о многом или же вообще ни о чем. Устинья ждала вопросов по поводу Толиного здоровья, но Маша так и не задала их. Зато она спросила, не нашелся ли парень, которого она привезла от Вики Пономаревой.

— Ваня Лемешев? Нет. Его отец обратился на Петровку. Он звонил мне несколько раз. Говорит, словно в воду канул. Ни среди мертвых, ни среди живых.

— Попал в другое измерение. — Маша улыбнулась. — Почему-то последнее время я несколько раз вспоминала его. Однажды мне показалось, будто я увидела его… Но я, наверное, ошиблась.

— Где? — невольно встрепенулась Устинья.

— Возле консерватории. Мы с Димой ходили в Малый зал на концерт младшего Нейгауза… — Маша вдруг замолчала и задумалась. — Нет, это не мог быть он.

— Коречка, где ты его видела? — спросила Устинья, глядя на Машу странным прищуренным взглядом.

— Говорю же тебе — я ошиблась. То был не он. Кстати, сегодня мы с Димой собрались отпраздновать в «Национале» месяц со дня нашей свадьбы. Он заедет за мной в шесть. Я сейчас приму ванну и накручусь. Как ты думаешь, то бирюзовое платье, что ты подарила мне на день рождения, годится для ужина в ресторане с любовником, которого я хочу еще больше соблазнить? Что ты на меня так смотришь? Я распущенная, да?

— Да, коречка. Но мне очень нравится, что ты такая веселая и замечательно похорошела. Я очень за тебя рада.

— Ты на самом деле полагаешь, что эта моя новая роль мне больше к лицу, чем прежние?

— Если это всего лишь роль, ты — гениальная актриса, — сказала Устинья и внимательно посмотрела на Машу.

— Ну об этом папа еще пять лет назад говорил, помнишь? А что ты думаешь, мы все играем ту либо иную роль. И ты, и отец, и Димин дедушка. Это только в детстве кажется, что люди делают все серьезно. На самом же деле…

Маша махнула рукой и стала пить крупными глотками остывший чай.

— Только упаси тебя Господь от разочарованности. Пережить, конечно, можно все, но пережить разочарованность, поверь, очень трудно.

— Знаю. Но это больше грозит тем, кто выходит замуж по любви. Я как ты знаешь, избрала другую дорогу. И ни о чем ни капли не жалею, — уж слишком уверенно заявила Маша. — Ни о чем.

Когда они с Димой уехали в ресторан, Устинья включила телевизор, ибо на душе вдруг сделалось одиноко и неуютно. Машино теперешнее счастье казалось ей зыбким и непрочным, невольно напомнив любимый цветок гиацинт — хрупкий, изнеженный, недолговечный.