Яд желаний

— А вон и Людмила, — обрадовала она гостью. — Быстро обернулась, наверное, на маршрутке подъехала. Побеседуйте теперь спокойно, что ж на голодный желудок разговоры разговаривать… А я в сад пойду.

Обратной электрички пришлось ждать довольно долго. Катя сидела под станционным навесом и анализировала свои впечатления. В отличие от своей тетки, Людмила Сегенчук произвела на старлея Скрипковскую не самое лучшее впечатление. Девушка отмалчивалась, прятала глаза, на вопросы прямо не отвечала, и Кате показалось, что Людмила Сегенчук явно что-то скрывает.

* * *

— Слушай, Игорек, я тебе интресную мысль скажу: отравление — это типично женское преступление.

— Да?.. — Лысенко оторвался от каких-то своих дум и рассеянно посмотрел на Бурсевича, бесшумно возникшего на пороге его кабинета. — Ты что, Боря, пришел мне сообщить об этом эпохальном открытии?

— Я пришел пару ложек кофе попросить. Или чаю пакетик. Что есть, то и давай. Если не жалко.

— Все есть. — Капитан гостеприимно распахнул дверцу стола.

— Тогда давай два чая и кофе отсыпь сюда. — Бурсевич протянул припасенную банку.

— И сахар давать?

— Давай и сахар! — обрадовался Бурсевич.

— Совести у тебя, Боря, нет, — прокомментировал хозяин кабинета, отсыпая требуемое.

— Так ее никогда и не было. Зачем она мне? — удивился пришедший. — Вот ты все голову ломаешь насчет этого театрального отравления, а я тебе, Игорек, так скажу…

— Видел бы ты, Боря, этих мужиков, — поцокал языком Лысенко, — у тебя бы последние сомнения отпали, мужское это преступление или женское. Вернее, не отпали, а закрались, это будет точнее.

— Специфика такая, — глубокомысленно заметил Бурсевич. — Артистические натуры! Музыка, костюмы, романтика работы…

— Ха! Романтика работы! — хмыкнул Лысенко. — Ты, Боря, когда-нибудь балерину близко наблюдал?

— Ну… вчера. В театре, в вестибюле. Только я не разобрал, может, это и не балерины были. Может, певицы.

— Если бы ты ее в упор увидел, как я, то сразу бы разобрал. Я в репетиционной видал, как она разминалась. Это что-то страшное, Боря. Она ведь как борец. Но еще страшнее, потому что баба. У нее везде одни только мускулы. Даже на спине. Ты когда-нибудь видел у бабы на спине мускулы, Боря?

Бурсевич подумал и сказал, что нет — мускулов на женской спине ему видеть не доводилось.

— Она под музыку эту свою так изящно вроде бы ножкой крутит, ручкой машет — а у самой эта самая мускулатура так и ходит… Как поршни у паровоза. Я посмотрел, и мне даже жутко стало. И улыбается так… рот растягивается, как у лягушки, а глаза на меня смотрят… будто отдельно. Я своего фигуранта не дождался, руки в ноги и ходу оттуда, пока не кинулась.

— Они в тридцать пять лет на пенсию выходят, — сказал Бурсевич. — Потому как работа тяжелая.

— И ради чего? — продолжал Лысенко, которого зрелище балерины у станка, вероятно, потрясло до глубины души. — Детей не заводят, ничего не жрут… И качаются целыми днями. Она скакала, скакала, а потом смотрю — уселась прямо на пол и дышит, как лошадь… аж страшно!

— Слушай, вот ты можешь жуликов не ловить? — неожиданно спросил Бурсевич, пристраивая банку с кофе на край стола. — Нет, не можешь, — ответил он сам себе. — Вот и они не могут. Они, может, всю жизнь мечтали о том, как выйдут на сцену в этих, как их… в пачках. И станцуют какого-нибудь умирающего лебедя. Чтоб у всех в зале слезы полились. А ты им — детей рожать, по магазинам бегать. Оно им надо, тягомотина, как у всех? А детей, между прочим, и у тебя нет. Ты тоже бегаешь, бегаешь, а потом дышишь… как лошадь. Ну ладно, спасибо за кофе с чаем, я пошел.

Вечерело. Капитану давно пора было домой, но работа на сегодня еще не закончилась. Нужно было заехать в одно место. Да, Боря, безусловно, был прав в одном, но совершенно не прав в другом. Правота его заключалась в том, что Лысенко действительно не мог «не ловить жуликов», как выразился соратник, а вот с утверждением, что отравление — преступление типично женское, капитан готов был поспорить.

— Чего это трамвай тут поворачивает?! — вдруг заголосила у него под ухом какая-то бабка.

— Надо ему — и поворачивает, — равнодушно заметила усталая контролерша.

— А вчера не поворачивал!

— А сегодня руль поставили — вот и поворачивает!

Бабка прорезала плотную трамвайную толпу, как ледокол «Ленин» арктические льды. Локти у нее были из легированной стали. Лысенко потер бок и поморщился.

— Через Конный в депо! — запоздало крикнула в бабкину спину контролерша.