Знаешь, почему я не взял документы сегодня? Ты еще молодой, и, хоть ты мент, но тебе нужно это понять. Знаешь, почему я так и не вытащил эти субботние трусы из штанины? Думаешь, мне это сложно? И если тебе не дано понять, я все равно скажу почему. Потому что я работаю, месяц за месяцем я работаю и вроде бы что-то зарабатываю, раздаю старые долги, живу какое-то время в Санкт-Петербурге. Но я даже не вижу этого города. Я вижу метро, тебя, вижу путь на работу и с работы, душ и завтрак. Романы, которые со мной случились, как будто мне приснились. Друзья, с которыми я раньше жаждал быть вместе, тоже стали воспоминаниями о далеком сне. Я слишком одинок, и сегодня понедельник. А это еще пять рабочих дней, точно таких же дурацких дней. Конечно, все квартиры разные, и все люди разные, и все заказы разные. Но вся их разность только доказывает, какие они все одинаковые, и я одинок. Хочу путешествовать, да, я хочу путешествий, но не из города в город, чтобы работать, а из страны в страну, чтобы отдыхать. Да что я тебе объясняю? Давай, забери меня, закрой в тюрьму, что это такое, я подозрительный тип, сто процентов преступник, с субботними трусами в штанине и без паспорта, наверняка полная сумка взрывчатки. Зачем-то сочинил, что я иду с работы и несу инструмент, а на деле просто хочу взорвать наше близкое к идеальному общество. Мне место за решеткой или в гробу!
– Ладно, иди, – сказал белобрысый мент.
Я моргнул и как-то неуверенно стал разворачиваться.
– Иди давай, – повторил он властно и благостно.
Он был младше меня и вот обратился на «ты», это фамильярное похлопывание, эта излишняя близость. Но, может, он уловил хотя бы часть моего внутреннего монолога, и тогда у нас с ним наступило полное «ты», взаимопонимание и дружба. И сейчас он скинет свою идиотскую фуражку, запульнет вдаль металлодетектор и в эту же секунду начнет жить.
Букет Алехина
В Екатеринбурге я выступил перед публикой с маленьким скетчем про букет Алехина. В репе у нас есть такой термин, объяснил я. Им мы называем эффект, когда ты становишься неуязвимым к венерическим болезням, после того, как счетчик ебли наживую перевалил за полтос. Ты впитал уже в себя столько слизи, столько бактерий стали родными, и это работает как прививка. Но это не все – ты еще и можешь прививать юных девчонок. В этом наша санитарная работа, это наша вечная гастроль, а может быть, ради этого вообще изобрели реп.
Потом мы начали петь реп, кричать и прыгать. Закончили и стали подписывать книги и билеты. Потом я свалился в ночь со своей старой знакомой, слушательницей со стажем и профессией. Моя двадцатичетырехлетняя любовница, мы пили то в одном месте, то в другом, сначала усыпляли мозг пивом, потом будили туловище текилой. Она привела меня в караоке-бар, где надо было платить за вход, и там роскошным грудным голосом пела древние американские шлягеры, а я спел песню певицы Светы.
Мы курили у входа, и местные гопники респектовали мне.
– Как ты спел, братан! Пробрало!
– Если бы вы только знали, – сказала моя любовница. – Он настоящая рок-звезда.
Я аккуратно заткнул ей рот поцелуем, чтобы избежать неловкости. Мы оба ждали утра, чтобы ее мама уехала на работу.
– Если ты уже совсем устал, я могу проводить тебя до гостиницы, – говорила моя любовница.
– Ну ладно, потерплю, поставлю тебе пистон, – отвечал я.
Когда я оказался в ней, глаза уже закрывались, туловище, отравленное недельной пьянкой, хотело в отпуск, но член давал команду размножаться. Потом я в отчаянии глядел через окно первого этажа на грязь и ноябрьские лужи, руки тряслись, в голове был вихрь. Мои мысли разбудили любовницу, она начала, пританцовывая, варить кофе, я держался за череп, чтобы башка не лопнула. Любовница рассказывала про провинциальный театр, про то, как, на ее взгляд, мы подходим друг другу, я смотрел на ее уютную грудь, домашние растянутые штаны, на пошлость этого утра, на ее энергию молодой дородной бабы, на это пританцовывание и хозяйское пение под нос, на бабье внезапное счастье, наложенное нелепым фильтром на мой алкогольный отходняк, и хотел отмотать вечеринку, чтобы закончить на караоке-баре. Ведь так все было хорошо, можно было ограничиться дружескими отношениями, я же влюблен в другого человека.
Когда я вернулся в гостиницу, я открыл вконтакте. Там было очередное приглашение в розовую хижину, вернее даже сразу в три – девятнадцатилетняя дерзкая чика отписывала, что она с двумя подружками ждет меня на приватную вечеринку. Член снова зашевелился, наше тело умирает, сказал он, ты отравил его запоем, так что размножайся, чтобы оставить частичку себя, брат. Но я вышел в магазин, купил чекушку водки и лимон. Быстро тихонько, чтобы не разбудить спящего в номере Костю, выбухал этот объем. Лег за кроватью на полу, обложился подушками, помолился, пытаясь утихомирить колышущееся сердце. Наконец вырубился и проснулся трезвым. Я завязываю, сказал я. Но продержался всего неделю.