Ядовитая боярыня

Посватался к ней из кабака отшельник,
Повенчался в чистый понедельник.
Уж и приданое мы ей закатили,
Целый месяц тряпки стирали и шили.
Поневу длинную,
Из меха воробьиного,
А салоп соболиного меха,
Что ни ткни, то прореха,
Воротник — енот,
Что лает у ворот,
На прощание ее побили
И полным домом наградили…

— Почем сладкое? — уже щупали у Натальи на лотке пирожки чьи-то пальцы.

Наталья чуть шевельнула грудью, отодвигая лоток.

— Сперва купи, потом лапай, — сердито молвила она, входя в роль. — Полкопейки три штуки.

— Моя жена лучше стряпает, — сказал кто-то.

— А сварила она суп
Из каменных круп, —

смеялся Пафнутий.

А пирог с такой начинкой,
Что Матрена три дня возилась с починкой,
Все брюхо себе чинила.
А жареное — бычьи рога
Да комариная нога…
А вот и другая уха,
Собачьи потроха,
Крупинка за крупинкой
Гоняются с дубинкой…

Теперь уже послышался общий хохот. Пафнутий улыбался во весь рот.

«Симпатичный он, — думала Наталья, глядя на своего спутника. — Что с ним такое случилось, отчего он память потерял? Может, правда, один из наших? Надо бы его подвести к теме… Про Финляндский вокзал спросить… Откуда он эти народные стишки знает? С филфака, может быть? У нас, кажется, был курс фольклорной литературы…»

Пирожки начали покупать. Наталья едва успевала раздавать и принимать липкие от сладкого и жирного денежки. А Пафнутий продолжал развлекать публику:

А вон красотка —
Девка аль молодка,
Стоит да улыбается,
А рыжий к карману подбирается…

Никакого «рыжего» и помину не было, но все начали оборачиваться, и только поняв шутку, опять засмеялись.

Улыбнулась и девушка, на которую показал Пафнутий, закрыла лицо рукой и ушла поскорее. Нехорошо подолгу на улице стоять раскрыв рот и скоморохов каких-то слушать.

— Ты, Пафнутий, не расходись, — тихо остановила своего спутника Гвэрлум. — Скоморохи-то запрещены, забыл? Арестуют еще…

— А торговля разрешена, — спокойно отозвался Пафнутий. — Ты знай продавай.

— Где мы латинника найдем? — шепотом спросила Гвэрлум.

— Ты сперва пирожки продай, — сказал Пафнутий.

Товар закончился быстро, кругом теперь жевали и улыбались. Улыбалась и Гвэрлум.

— Ты чья? — спросил ее какой-то немолодой человек, видимо, корабельщик: загорелый, жилистый, уверенный в себе, как бывают уверены в себе состоятельные, смелые люди, повидавшие немало стран.

— Мы странники, — ответила Наталья.

Корабельщик взял ее за локоть и тихо, в самое ухо, проговорил:

— Ты, девка, себе мужа найди, либо в монастырь ступай.

— Офелия, ступай в монастырь или замуж за дурака, — пробормотала Гвэрлум.

— Офелия? Латинское имя, — сказал корабельщик. — Я в Брюгге плавал, знал там одну Офелию. Красивая была девка, только совсем пропащая.

— Да я тоже пропащая, — вздохнула Гвэрлум, чувствуя, что еще немного — и расплачется.

— Скоморох-то тебе кем приходится? — корабельщик кивнул на Пафнутия.

— Он не скоморох, — ответила Наталья. — Блаженный он.

— Ты гляди, Офелия, — продолжал немолодой мужчина строго, — бабу испортить очень просто. Пожила несколько лет от себя, не от мужа и не при родителях, — все, готовое дело, порченая.

— В каком это смысле? — не поняла Гвэрлум.

— Женщину смирение украшает, тишина в ней должна быть, — корабельщик осторожно постучал смоляным пальцем по Натальиной груди, очень бережно, точно отец. — А в тебе уже сплошной шум. Нехорошо. Поживи в монастыре, Офелия… Бросай странничать. Без благословения ведь ходишь по дворам, а?

— Ну, — смутилась окончательно Гвэрлум. Ей вдруг захотелось обхватить корабельщика за жилистую загорелую шею, прижаться к его твердой груди, попросить защиты. Ну что такое, в самом деле! Пусть бы удочерил ее кто-нибудь, что ли… Воспитал как следует. И отдал замуж за Флора. Честь по чести. Чтобы все по «Домострою», который написал новгородского происхождения протопоп Сильвестр.

Она всхлипнула.

— Ну, не реви, — покровительственным жестом корабельщик вытер ей нос. — Сама ты откуда? Из латинников?

— Может быть… — сказала «Офелия».

— А, то и гляжу… И говоришь ты чудно, с неправильным выговором…

— А что, тут поблизости есть еще латинники? — спросила Гвэрлум и насторожилась. Неужели все так просто? Два-три разговора на улице, и выявится латинник.

— А есть, как не быть, — охотно сказал корабельщик. — У Бражникова в дому часто живет один. А другой — в трактире остановился. Обходительный мужчина. Еще одного я в гавани видел — пьет много… Да на что они тебе? Найди себе православного человека.

— Я земляка хочу, — сказала Гвэрлум. — Чтобы меня домой отвез.