Ядовитое сердце

— Абсолютно абсолютный. Ты, наверное, уже заметил, что не можешь определить, где верх и низ, жарко тебе или холодно, чувствуешь ты злость на короля Иоанна или же благоговеешь пред ним? Абсолют не делится на полярности, ибо это не надо абсолюту, но подробностей ты не поймешь, пока не поймешь, — с некой доброй улыбкой в голосе сказало яблоко.

— То есть, это твой дом, — заключил Дуччо.

— В определенном смысле да.

— В каком же мире живу я и другие люди?

— В относительном мире или мире относительного.

Дуччо вопросительно повел бровью, заранее, впрочем, зная, что Бого-яблоко проведет небольшую лекцию по его вопросу.

— В мире относительного все делится на две полярности. Холодное и горячее, право и лево, честь и бесчестье, храбрость и трусость. Так устроил Я, но тебе рано знать, зачем.

— Но почему?!

— Потому что это не пойдет тебе на пользу и не позволит сохранить твою жизнь, но создаст еще больше вопросов, от ответов на которые ты можешь потерять рассудок. Перейдем к делу, к твоему сну, что, по сути, есть Мой сон, посланный тебе как ответ на молитвы. Как ты считаешь, горячее лучше, чем холодное? Иными словами, что из горячего и холодного хорошо и плохо?

— Думаю, горячее, это плохо, а холодное, это хорошо, — опуская взгляд куда-то в область, где должен быть пол, и пожимая плечами, проговорил Дуччо.

— Ты так думаешь, ибо не раз бывал под градом горящих стрел в душном доспехе, а холодная вода утоляла твою жажду на Востоке и успокаивала ожоги. Иными словами, ты вынес суждение о явлениях горячего и холодного на основе своего жизненного опыта. Познав горячее, ты смог оценить холодное. Отношение к благородству и чести, как его видят ваши дворяне и король, это тоже суждение на основе своего опыта? Или же, подобно жрецам Анзерата, учителя и высокопоставленные господа твердили тебе свои суждения, которые ты принял на веру?

И действительно, Дуччо не задумывался о возможности иных трактовок понятий благородства и чести. Слова его наставников и учителей за много лет обучения врезались так глубоко в ум и так пустили корни в душе, что чужие мысли стали будто его собственными.

— Пожалуй, все чему я следую, я узнал извне, — ответил Дуччо.

— И-мен-но! — отрывисто, подобно учителю, успешно донесшему до учеников важную мысль, воскликнул Бог. — Однако у тебя достаточно опыта теперь, чтобы самому судить о чести, благородстве, войнах, Священных войнах, даже обо Мне.

— О тебе?! Как же это можно…

— Можно и нужно. Просто поверь на слово, а потом, может, поймешь. Или же твои предки поймут. В твоей жизненной копилке очень много опыта, на основе которого можно сделать выводы о том, кем ты являешься на самом деле. Но перейдем к Моему посланию, успешно тобою проигнорированному. То, что было во сне, это твое ближайшее будущее, которое еще можно изменить. Если же нет, ты погибнешь.

— Как? Боже, как не испить мне чашу сию?

— Не строй из себя Анзерата, он так не говорил.

— …

— Человек, которого твой народ назвал Божьим сыном, был таким же человеком, как и все, и таким же ребенком Бога, как все, просто он не верил, творя свои чудеса, что у него может не получится. Вернемся к твоей судьбе. Ты будешь подло отравлен, вся семья твоя будет отравлена на празднике в твою честь и в честь твоих братьев. Тебе не просто так станет плохо, твой организм будет отравлен с первым глотком из кубка, но яд, растворяемый обыкновенно в воде, при смешении с вином дольше остается незаметным для тела.

Дуччо хотел бы не верить своим ушам, да как не верить самому Богу. Марацци и Арто, конечно, не были близки, но и в открытых конфликтах никогда не находились. Зачем Августу травить весь род Марацци?

— Но ты действительно можешь изменить свое будущее, — уверило после недолгой паузы яблоко. — Тебе нужно сделать теперь всего три шага, чтобы ступить на путь. Ты хочешь знать их?

Дуччо молча кивнул, внимательно вслушиваясь в каждый звук.

— Для начала, перестань слишком много на себя брать. Из-за этого ты живешь чужую жизнь, из-за этого чужой смертью и умрешь. Дела семьи, это дела семьи, у которой есть глава, занимающийся этими самыми делами, а тебе-то всего двадцать лет, раньше тридцати отец тебя управлять семьей не допустит, ты сам знаешь. Так живи для себя, заботься о себе, не черствея при этом сердцем и не забывая о благодетели.

— Хорошо! — выкрикнул Дуччо, абсолютно уверенный, что у него получится, и абсолютно не понимающий, как ему начать жить по-новому.

— Потом пойми, что никакого отношения трактование вашими жрецами писания Анзерата не имеет ко Мне и к тому, какой Я. Я никогда не требовал от людей страдать или бояться Меня, никогда не брал от вас жертв. Вспомни, разве сам Анзерат по писанию хоть единожды был печален или говорил, что страдает?

Покопавшись в памяти, быстро пролистав текст, заученный почти наизусть, Дуччо отрицательно покачал головой.