Ядовитый полигон

Зрители ревели и что-то кричали. Если кричали и мне, то я все равно их язык не понимал; но все они, скорее всего, подбадривали Пехлевана и расстраивались оттого, что мне удалось уже в самом начале схватки сбить его с ног. Но, наверное, из толпы прозвучало в его адрес и что-то обидное, потому что Пехлеван рассвирепел и от унижения, и от вида собственной крови и бросился вперед, как танк. Мне с трудом удалось сдвинуться в сторону и вперед, чтобы избежать столкновения с более тяжелым противником, но мой локоть все равно успел вылететь на траекторию движения его головы. В это мгновение столкнулись две силы: сила посланного в удар локтя и сила собственного резкого встречного движения тяжелого, но стремительного Пехлевана. Послышавшийся звук иначе, как хряском, назвать было трудно. Наверное, это был нокдаун. Так, по крайней мере, показывал рассредоточенный взгляд остановившегося противника. Нокдаун, конечно, можно и изобразить, чтобы заставить меня сблизиться, но взгляд при этом подделать трудно. Кроме того, я, собственно, и не боялся сближения, считая, что и в ближнем бою смогу оказаться сильнее. Таким образом, если Пехлеван и готовил мне ловушку, то он устроил ее и для себя. И я не преминул этим воспользоваться, тут же нанеся удар кулаком снизу в корпус. И попал точно, как и намеревался, в «плавающее ребро» [15], в одну из восьмидесяти болевых точек, удары в которые я отрабатывал уже несколько лет.

Я не знаю человека, у которого после такого удара ребро не будет сломано. Но в пылу схватки, если кости достаточно крепкие, а удар был нанесен не строго под необходимым углом, этого сразу можно не почувствовать. Что почувствовал Пехлеван, я не знал. Но, вероятно, боль в ребре вывела его из состояния «грогги», в котором человек мало что понимает. То есть один болевой шок прошел после наступления другого, уже не оглушающего, но острого и чувствительного, и он снова ринулся на меня. Впрочем, уже не так стремительно, как раньше, – видимо, опасался получить новый встречный удар. Я решил, что пора и мне с ним сблизиться, поэтому сам принял борцовскую стойку, позволил ему захватить себя выше локтя с обратной стороны руки, но и сам протянул левую руку, успев вцепиться всей кистью в его руку чуть повыше локтя с внутренней стороны – там, где сухожилия находятся близко к поверхности и где их легко передавить. И я сделал то, на что рассчитывал еще до начала схватки и к чему готовился. При этом старался смотреть Пехлевану в глаза, чтобы определить его реакцию на свои действия. Пальцы мои сжимались все сильнее, и я сам начал чувствовать, как они уходят, углубляются в тело под мышцы бицепса и раздавливают сухожилия.

Наверное, это было очень больно. Даже в теории должно быть так. Нестерпимо больно. Зрачки Пехлевана стали стремительно расширяться, пока не достигли предела. После этого у большинства людей следует потеря сознания. Наверное, Пехлеван был действительно очень силен, потому что сознания не потерял. Но у него наступил очередной болевой шок, и я почувствовал, как слабеет его хватка. Будучи еще в сознании, противник пытался мягко вырваться из моих рук, но уже не было резкости в движении и силы для сопротивления. Он словно пытался просто отстраниться, отодвинуться и даже чуть пошатывался при этом. Левая рука Пехлевана потянулась к моей, чтобы помочь телу избавиться от хватки. При этом его голова осталась совершенно беззащитной. И я без раздумий, ослабляя свою хватку и увеличивая резкость, сумел развернуть корпус, чтобы нанести свинг [16] в челюсть.

Почему-то большинство людей, занимающихся единоборствами, предпочитают наносить удар прямо в подбородок. И даже в школах бокса учат именно такому удару. Скорее всего, от незнания. Да, это эффективный удар, хотя часто ломает бьющему руку. Однако удар во вторую половину челюсти, чуть ближе к шее, как правило, имеет более серьезные последствия. Перебиваются, если не разрываются, нервы, и часто челюсть ломается одновременно в нескольких местах. Собирать осколки потом можно только в ходе хирургической операции. Но и после этого на протяжении многих лет, если не всей оставшейся жизни, любой случайный зевок будет вызывать у пострадавшего острую боль.

Пехлеван, еще не оправившись от перелома ребра и от моей болевой хватки, получил в дополнение удар в еще одну болевую точку. Этого хватило. Он рухнул на бок, успев вскинуть по инерции руки, и в такой позе остался лежать без движения. Со стороны казалось, что он даже не дышал, хотя я видел, как бешено пульсирует у него на горле тонкая синяя жилка-вена. Это от недавнего перенапряжения.

Зрители смолкли. Казалось, что облако тишины повисло над селом, только печальное, как всегда, мычание коровы, доносящееся издалека, мешало этому ощущению.

–  Добивай! – вдруг крикнул из-за моей спины Илдар. – Добивай!

Но мне нужен был живой свидетель. А Пехлеван, лишенный своей гордости, теперь вполне мог стать таковым.

–  Пехлеван – мой пленник, – твердо сказал я.

Глава седьмая