Ядовитый цветок (= Маски любви)

– Извини. Я бы все равно не смог донести тебя. У меня подкашиваются колени.

– От любви? – Насмешливо уточнила Сандра.

– Не знаю. От любви или от ненависти. Не знаю. А может, это так и бывает – одно воспламеняется от другого? Иногда я, действительно, чувствую себя идиотом, сходящим с ума от бешенства.

– В присутствии Моны. – Понимающе кивнула Сандра. Власть этой прекрасной и одновременно отталкивающей женщины над силачом и добряком Уэлси казалась ей загадочной. Ей было обидно за его унижение и в то же время противно.

– Да что тут непонятного, Фея? Я хочу её. Всегда хочу… Когда-нибудь мы перегрызем друг дружке горло… Нет, я сдамся ей без сопротивления. Ведь я очень, очень виноват перед Моной… – Берт болезненно поморщился и закрыл ладонями лицо, увидев возвращающуюся жену.

Она торжественно шествовала между столиками в сопровождении спортивного мужчины в фуражке таксиста.

– Я заплатила этому человеку, чтобы он отвез её на место. – Мона кивнула и мужчина подошел к Сандре. Она сжалась и шумно вдохнула воздух, чувствуя, что теряет сознание. Сильные руки подхватили её.

– Извините, мадемуазель. Я не сделаю вам больно. – Сказал крепыш, поднимая Сандру.

– Спокойной ночи, милочка… – Кивнула Мона. – Надеюсь, тебя не преследуют эротические сны? – Она захохотала, но заметив гневный взгляд Берта, тут же расцвела нежнейшей улыбкой. – А что тут у нас на десерт, любовь моя?

Последним, что видела уносимая прочь Сандра, был поднос с фруктовым пирогом и сливками, проплывающий на уровне её лица в руках спешащей к столику официантки.

Глава 3

Дастин с тоской осмотрел содержимое холодильника. В морозильной камере одиноко лежал покрытый инеем бифштекс, на полках валялся кусок сыра, мумифицированная ножка индейки, пакетик с расплывшимся творожным пудингом. От подгнивших листьев шпината исходил тошнотворный душок – запах нищеты. "Покажи мне свой холодильник и я скажу кто ты", – с тоской Дастин захлопнул дверцу. – Ты протухший неудачник, слабак, возомнивший себя суперменом и "Золотым пером".

Год назад преуспевающего молодого журналиста с позором выгнали из культурных новостей престижного еженедельника.

– Уж очень круто взял, сынок. – Покачал головой его шеф, выложив на стол исполнительный лист, в котором сообщалось, что редакция "Cronucal Reader" должна возместить моральный ущерб пострадавшему в размере 40000$. В качестве истца выступал некий театральный экспериментатор, показавший в Лос-Анджелесе спектакль "Голубая свеча" по мотивам произведений Оскара Уальда.

Дастин, ехидно отстегав в своей статье претенциозного дебютанта, назвал его произведение "медицинским пособием геев". Он не рассчитал, что за спиной смазливого парня стоит сильный покровитель. Покровитель оплатил судебное разбирательство, работу театральных экспертов, просмотревших трагедию, и нашедших, что терминология журналиста Мориса грешит непрофессионализмом, а определения "анальный реализм" и "яркое дарование извращенца" являются прямым оскорблением личности режиссера.

Дастину пришлось выложить половину суммы из своего кармана и покинуть редакцию "до лучших времен", как он пообещал коллегам. Затем он перебрался из небольшой, но элегантной квартиры в крошечную и неопрятную. Единственным её достоинством являлся адрес, который было не стыдно назвать знакомым и работодателям. Из предметов роскоши, составлявших одну из главных забот плейбоя Мориса, остался лишь новенький "шевроле" и хороший персональный компьютер. Он стал единственным предметом, на котором отдыхал взгляд Дастина, когда ему приходилось сидеть дома, кропая какой-нибудь репортаж по заданию многочисленных мелких издательств, в которых он внештатно сотрудничал.

Дастин мечтал о постоянной работе, по такой, которая позволила бы ему отыграться. Приз "Золотое перо", присуждаемый ассоциацией журналистов самому популярному из представителей этой профессии, служил Дастину надежным ориентиром. Он знал, что может добиться очень многого, хотя и получил некстати щелчок по носу.

Сын владельца обувного магазина в Детройте всегда думал, что он найденыш. В очаровательном ребенке, а затем – в привлекательном юноше трудно было найти что-либо общее с его родителями. Всякому, увидевшему его породистое тонкое лицо и стройную гибкую фигуру наездника, мерещились фамильные поместья английских аристократов, а не склады толстобрюхого обувщика Дика Мориса.

Дастину виделось то же самое. Покинув дом после окончания школы, он придумал себе иную биографию и очень скоро сам в неё поверил. В Лос-Анжелес приехал в поисках славы выпускник Принстонского университета, побочный отпрыск ливерпульского банкира Мориса и капризной аристократки из старинного рода Викфельдов.