Ядовитый воздух свободы

Интересный эффект. Будто сексуальные желания перестали сдерживаться, будто эксперимент не просто убрал боль и определенный спектр чувств, но и снизил самоконтроль. Когда ослабевает дух, укрепляется тело. Странный результат.

— А тебе нравится доминировать?

Улыбка Марии померкла, но всего лишь на мгновение. Ее глаза оставались холодными и безучастными, но мимика совершенствовалась непрерывно. Берне каждый день замечала что-то новое. Новую трансформацию. Мария становилась все холоднее и злее. Повышенную сексуальную активность зафиксировали примерно семь недель назад. Бедный секретарь сам рассказал начальнице, думая, что его тут же уволят. Констанция поручила ему продолжать. Жалела ли она о подобном вмешательстве в частную жизнь подчиненного? Конечно, нет! Эксперимент превыше всего.

Ведь что такое идеальный солдат? Его не гложут сомнения, ему чуждо сочувствие. Он полон агрессии и животной страсти, влечения к жизни. Без лишней мишуры и рефлексии.

— Нравится, — запоздало ответила Мария, поставив ноги на носочки. — Здесь жарко. Я хочу снять одежду.

— Мы скоро закончим, — быстро ответила Констанция, но подопытная уже стянула водолазку и бросила ее в сторону.

— Вы превратили меня в шлюху, — рассмеялась она.

— Это твое оружие, это твоя суть. Быть шлюхой и рассказывать небылицы, ведь так?

Глаза Марии сверкнули.

— Я решила, что стану писателем, — заявила она.

— Почему?

На этот раз она замолчала надолго. Констанция терпеливо ждала, хоть и предполагала, каким может быть ответ. Препарат купировал чувства, закрывающие потенциал человека и загоняющие его в рамки. Когда сочувствия нет, когда нет боли, человек может жить на полную катушку. В том числе реализовываться в том, к чему всегда стремился. Почему бы и не творчество. Конечно, военных не удовлетворит подобный результат. Но разве такая женщина, как Мари, не сможет стать идеальным оружием?

— Потому что мне будут верить. — Еще один побочный эффект — чудовищная убедительность. — Я ненавижу вас, доктор, — внезапно продолжила Мария. — Ненавижу вашу жизнь и вашу работу. Ненавижу за то, что вы скрываете свой брак от всех, что не позволяете себе поцеловать и трахнуть своего мужика так и там, где хотите. Ненавижу за то, вы бежите от себя, а меня заставляете быть собой. За то, что вы из меня делаете того, кем сами никогда не станете. Знаешь, детка… — Голос подопытной изменился, стал ниже. Берне затаила дыхание. — Ты так хороша. Сама не знаешь, как ты хороша. Может, ты вколешь себе эту дрянь? Я хотела бы такую сестру.

— Расскажи мне про него.

— Про кого?

— Мужчину, из-за которого ты здесь.

Мария расхохоталась.

— Никогда.

Несколько дней спустя

Треверберг

Констанция сидела в ресторане и смотрела на заснеженный город. Правительство недавно закончило строительство драматического театра, и предприимчивые бизнесмены открыли напротив него уютный ресторан, где готовили великолепную пасту и подавали кофе, за который можно было продать душу. Берне старалась выезжать в Треверберг хотя бы раз в пару недель, чтобы сбросить напряжение от работы и отдохнуть от внезапной семейной жизни, к которой оказалась не готова. Арнольд Нахман по-прежнему ее пьянил, сводил с ума своей красотой, умом, статусом и тем, как к ней относился. Сын радовал, не раздражал. Про Луи и Мишеля она почти забыла. Ей чего-то не хватало. И слова Марии все не шли из головы. Попробовать свой препарат на себе? Зачем? Тогда эксперимент придется остановить.

Но ей будет все равно.

Она хотела этого бесчувствия? Нет. Наоборот. Она хотела…

— Ну, здравствуй.

Констанция подскочила на месте и уставилась на мужчину лет тридцати пяти. Светлое кашемировое пальто было запорошено снегом. Мужчина снял модную шляпу, повесил ее на вешалку и небрежным жестом сбросил пальто. Констанция следила за ним, ошарашенная и обездвиженная. Крепкая спина и идеальная осанка, он раздался в плечах, но сохранил тонкую талию и особый звериный вид.

Он повзрослел.

И при этом почти не изменился. Тот же взгляд, тот же отблеск одержимости в глубине темных омутов. Но к юношеской жестокости добавилась стать. Тело стало мощным, оно излучало сумасшедшую энергетику.

— Понравилось письмо? — спросил он, усаживаясь к ней за стол без приглашения.

— Тебе лучше уйти. Скоро придет Арнольд.

— Врешь, дорогая, — холодно улыбнулся мужчина.

Темные глаза налились кровью, в них вспыхнула ненависть, перемешанная с обожанием. Он протянул руку, коснулся пальцев Констанции и дернул на себя. Прикоснулся губами к ее ладони и замер, вдыхая аромат ее кожи. Женщина не могла пошевелиться.

Она всегда цепенела в его присутствии. Может, поэтому ее так манил проект «Алекситимия»? Кто в здравом уме станет изобретать подобное? Только тот, кому есть какие чувства и какие скелеты запечатывать в памяти.

— Думала, я тебя не найду? — усмехнулся он так знакомо и так страшно. — Думала, что сбежала тогда, сменила фамилию и отделалась от меня? Мы все-таки семья.

— Мы никогда не были семьей, братец.

Она отняла руку и беспомощно огляделась. Официанта нигде не было.