Яды, микробы, животные, адский огонь. История биологического и химического оружия Древнего мира

Делегация пыталась убедить страдальца Филоктета привезти стрелы под Трою, но он отказывался, обиженный на жестокое обращение. Он даже угрожал пристрелить их самих. И Одиссей придумал очередную хитрость: он решил обманом заполучить лук и колчан Филоктета. Но сына Ахилла, благородного юношу Неоптолема, возмутила беспринципность Одиссея. Он настаивал на том, что «злодейские уловки и коварство» – позор для настоящего воина. Эта сцена в описании Софокла отражает вековые противоречия между честной и бесчестной войной[84]. Наконец появляется призрак Геракла и обещает, что Филоктета излечат, после чего тот соглашается присоединиться к грекам. Под Троей рану Филоктета заживляет Махаон – полевой врач греков. На поле боя Филоктет со своими отравленными стрелами становится настоящей машиной для убийства, истребляя полчища троянцев. Затем в перестрелке на луках с лучшим троянским лучником Парисом Филоктет переламывает ход войны в пользу греков.

Квинт Смирнский, поэт IV в. н. э., описывал дождь из смертоносных стрел в своем эпосе «После Гомера», основанном на более раннем, ныне утраченном эпосе о Троянской войне. Он писал, что могучего греческого воина Ахилла сразили стрелой, прицельно направленной в уязвимую пяту. В мифах о рождении Ахилла его мать Фетида держала сына за пятку, погружая в реку Стикс, чтобы сделать его неуязвимым для холодного оружия. Пятка и стала его единственным слабым местом. Однако обычная рана в пятку – пустяк; только ядовитая стрела может сделать подобное ранение смертельным. В некоторых версиях мифа Аполлон выстрелил в Ахилла сзади одной из своих моровых стрел. Другие же утверждают, что Аполлон только направил стрелу Париса точно в пяту Ахилла. Когда стрела попала ему в ногу, «тотчас же сердце того нестерпимая боль охватила», и он рухнул, «как башня». Закатив глаза и скрипя зубами от боли в «ядовитой ране», умирающий Ахилл выражал традиционное для греков инстинктивное отвращение к бесчестной смерти. Его не только ранили тайно отравленным оружием – трусливый враг нанес удар сзади, как в свое время Геракл подстрелил Несса. Как только обреченный герой почувствовал, что яд струится по венам, неся с собой «жалкую», не героическую смерть, он гневно закричал:

Кто в меня только что скрытно направил стрелу роковую?
Пусть пред лицо мое ныне решится, не прячась, он выйти![85]

Чтобы отомстить за ужасающую смерть Ахилла от отравленной стрелы, Филоктет натянул огромный лук и направил «грозную стрелу» с ужасным, шипящим смертью (слова поэта сразу вызывают в памяти змей) наконечником в Париса. Первая стрела лишь оцарапала тому руку, а вторая попала в пах. Парис, «терзаемый болью ужасной», вышел из схватки, «страшно стеная». Троянские целители устремились на поле боя, чтобы нанести целебные мази и приложить кровососущих пиявок к пораженному месту. Но все эти меры были бесполезны против яда, который «ужасный внутри и снаружи, к самому костному мозгу сквозь кости и чрево проникнув, тело сжигал его». Обессилев от жажды, едва в сознании, корчащийся от боли Парис отчаянно возлагал надежды на нимфу, которую когда-то любил: та могла добыть особые целебные травы. Нимфа действительно явилась, но спасти троянского воина-любовника уже не успела: он умер в мучениях[86].

Несмотря на значимость лука и стрел в Греции начиная с бронзового века, Гомер и многие другие античные авторы сообщают, что лучники не были в большом почете, так как стреляли издалека, оставаясь в безопасности. Дальнобойные метательные снаряды подразумевали, что воин не готов встретиться с врагом лицом к лицу. А уж дальнобойные снаряды, отравленные ядом, казались еще более злодейским и трусливым оружием. Засада сзади – еще один метод ведения битвы, который, как и отравленные стрелы, обычно приписывался варварам. Традиционно греческое и римское военное дело будто бы основывалось на непосредственных столкновениях, тесных и личных: ряды одинаково вооруженных и экипированных солдат вступали друг с другом в рукопашную – группами и поодиночке. Но разумные и изобретательные военные хитрости тоже вызывали восхищение, если не переходили определенных границ. Черту между приемлемыми и порицаемыми уловками провести трудно, но у классических авторов часто описываются общепринятые подходы[87]. Раны в спину всегда считались бесчестными и говорили о трусости или предательстве (Илиада, «После Гомера» и другие поэмы полны призывов встречаться с врагом лицом к лицу, чтобы не получить удар в спину или не быть застигнутым врасплох)[88]. Личная храбрость, работа в команде, физическая сила, военная подготовка и упорство вели к успеху, а отравленное оружие и засады ставили личные доблести под сомнение. В мифологических эпизодах отражен вечный вопрос, серьезно беспокоивший воинов любой эпохи: какое значение имеет храбрость, навыки и сила, если враг атакует тебя подло, да еще и отравленным оружием?