Возможно, считалось, что такие узоры магическим образом могут усилить действие отравленных стрел или деморализовать врага. Раскрашивая стрелы под страшных гадюк и усеивая их крючками, имитировавшими ядовитые зубы змей, скифы делали из них своего рода летучих гадов. «Змеиные стрелы», свистя в воздухе, вероятнее всего, вселяли ужас в сердца жертв. Особенно значительным мог быть эффект, когда воин в ожидании «злобно жалящей стрелы» видел, что рисунок на ней напоминает смертоносную гадюку.
Красочные метки лучники делали и для себя, чтобы отличить один тип снаряда от другого. Квинт Смирнский отмечал, что Филоктет имел с собой в колчане два разных типа отравленных стрел: одни для охоты, другие для убийства врагов. Во многих мировых культурах стрелы для двух этих целей различаются. Возможно, на тех, что покрывали чистым змеиным ядом и использовали для охоты на дичь, был один узор, а на тех, что для военных целей обрабатывали бактериологическим оружием – трудоемким в получении скификоном, – другой. Полностью красные или черные стрелы, возможно, вовсе не пропитывали ядом, и они служили для учебных соревнований, в которых кочевники демонстрировали свои умения. Точность и дальность попадания скифских лучников феноменальна, даже с коня. Археологи находили черепа их жертв с наконечниками стрел прямо между глаз. Плиний писал, что эти кочевники столь искусны, что стрелами скалывают ценную зеленую бирюзу со скал «неприступных ледовых гор» Кавказа. Античная надпись, найденная в Ольвии на Черном море, гласит, что скифский лучник Анаксагор одержал победу в соревновании по стрельбе на дальность. Его стрела пролетела 500 метров, намного больше, чем стрелы из древнегреческого лука – те били примерно на 250–300 метров.
При встрече с ордой конных скифов у противника, должно быть, вставали дыбом волосы. Битва начиналась с того, что скифы выпускали тучу дьявольски ядовитых стрел, «затмевая даже солнце», подобно персидским воинам при Фермопилах. При этом каждый скифский лучник мог стрелять со скоростью 20 стрел в минуту[140]
. А солдаты, съежившись за щитами, вспоминали все, что знали о страшных последствиях скификона. По токсичности и способности вселять ужас во врагов со скифскими «летучими гадюками» могут соперничать только индийские отравленные стрелы.Индия, как с восторгом писали древние авторы, баснословно богата ядами и смертоносными растениями, а также кишит жуткими пресмыкающимися. Там отравляли оружие множеством злокозненных веществ – аконитом, внутренностями жуков, ядом кобры… В IV в. до н. э. войско Александра Македонского, попав в Индию, столкнулось с ужасными, чуть ли не сверхъестественными препятствиями: почти непроходимыми горами, странными долинами, где испарения убивали пролетавших птиц, незнакомыми ядовитыми растениями, ужасной жарой и жаждой, муссонами, огромными ядовитыми змеями, а также новым для себя живым оружием – индийскими боевыми слонами. Но хуже всего были стрелы, отравленные змеиным ядом.
Один из самых устрашающих ядов в дальневосточных землях получали от так называемой багровой змеи из «самых жарких регионов» Азии. Согласно Элиану, у этой змеи короткое багровое или темно-красное туловище и белая, словно молоко или снег, голова. Она кажется, по словам Элиана, «почти ручной» и не кусается, но если ее «вырвет» на жертву, то конечности человека начинают гнить целиком, что обычно приводит к быстрой смерти, хотя некоторым удавалось прожить несколько лет «в постепенном увядании». Современные герпетологи так и не смогли идентифицировать эту «багровую змею». Когда я связалась с Аароном Бауэром, специалистом по изучению азиатских змей, и сообщила ему описание Элиана, его поразили две детали: примечательная белая голова и ареал обитания «в самых жарких местах Азии». Если Элиан черпал информацию из третьих или четвертых рук, а первоисточник находился в Юго-Восточной Азии, то «багровой змеей», по предположению Бауэра, может быть редкая белоголовая гадюка, которая до 1888 года оставалась неизвестной науке. Бирманская гадюка-фея (