Ягодное лето

– Да ты просто негодяй! – со злостью сказал он сам себе. – Трясешься от страха перед матерью, как кусок дерьма, вместо того чтобы поставить ее на место раз и навсегда. Не можешь сбежать хотя бы на десять минут, чтобы позвонить из телефонной будки. Мне стыдно за тебя, сосунок!

Если бы он сейчас стоял перед зеркалом – он от ненависти к самому себе, вероятно, разбил бы его.

И вдруг…

– Я иду в туалет, – он отодвинул ящик в сторону и решительно двинулся к выходу из торгового зала.

Мать пошла за ним.

– В кабинку тоже будешь меня сопровождать? – язвительно осведомился он.

Она нерешительно остановилась, постояла и вернулась на свое рабочее место.

На это он как раз и рассчитывал.

Спокойным шагом он миновал туалет, вышел из здания, кивнул головой охранникам при входе и, дойдя до угла, кинулся бежать со всей скоростью, на которую только был способен.

Еле живой, тяжело дыша, Павел добежал до вокзала. Поезда в направлении Варшавы ходили каждые пятнадцать минут, но он не мог рисковать: мать неглупа, она очень скоро окажется здесь… Поэтому он вскочил в первый попавшийся поезд, который отходил через две минуты.

Он осторожно выглядывал из дверей вагона, чувствуя, как сердце вот-вот вырвется из груди, пока поезд наконец не тронулся.

Удалось!

Он свободен!

Павел зашел в туалет, чтобы не попасть в руки кондуктора (этого сейчас только не хватало!), а на следующей станции вышел. Там и дождался следующего поезда на Варшаву. И меньше чем через час уже был в центре города.

Что теперь?

Надо раздобыть денег. Хоть сколько-нибудь. Но ведь не воровать же!

Друзей у него не было – мать старательно изолировала его от знакомых еще со школы ребят.

Оставалась тетя Габрыси, Стефания.

Может быть, удастся объяснить ей, почему он так стремительно и без предупреждения исчез из жизни Габриэлы ДО того, как она спустит его с лестницы.

Мариенштатская улица была, в общем-то, недалеко.

Стефания отворила дверь сразу после первого звонка. Улыбнулась при виде незнакомца, которого, конечно, вычислила по описанию Габрыси, – это точно должен был быть Павел Добровольский.

А тут он и представился – так и есть, Павел Добровольский, собственной персоной.

– Прошу, прошу, проходите! – она потянула мужчину за рукав. – Садитесь, пожалуйста, пан Павел, я сейчас чай приготовлю.

– Очень прошу, называйте меня просто Павел и на «ты».

– Хорошо. Ты обедал? У меня очень вкусный томатный суп. И лечо. Габи обожает лечо! Сейчас она, правда, занята сборами, но скоро вернется. Ты ее подождешь или поедешь к ней на Прагу?

– Я бы хотел с ней увидеться как можно скорее. У меня мало времени… – В душе он вспыхнул от стыда: он так разговаривает, будто на фронт собрался! – И еще у меня просьба, пани Стефания… очень глупая просьба…

Она улыбнулась и достала кошелек.

Когда она протянула ему сто злотых, на глазах у Павла блеснули слезы.

– Я…извините… я сбежал. У меня не было денег даже на билет, – с трудом выдавил он из себя, чувствуя, что в горле встал ком.

Пожилая женщина поднялась и тепло его обняла.

– Я знаю, деточка, знаю.

Погладила светлые волосы Павла, и он вдруг подумал, что мать никогда в жизни его не обнимала.

– Ну, довольно. А то и я сейчас расклеюсь.

Она чуть подтолкнула Павла к двери, все еще обнимая его за плечи:

– Давай, поезжай скорее к ней. Она очень по тебе скучает…

Габриэла как раз вышла на лестницу, чтобы вынести мусор.

Когда она увидела, как Павел бежит наверх, перепрыгивая через две ступеньки… мусор радостно покатился ему навстречу, прыгая по ступенькам тоже. А Габриэла уселась на ступеньку, потому что ноги отказывались ее держать.

Павел опустился перед ней на колени и сжал своими ладонями холодные руки девушки, поднес их к губам.

– Габрыся… – начал он, но она качнула головой и убрала руки.

Она хотела поскорее оказаться в надежных стенах собственной квартиры – там она чувствовала себя увереннее.

Когда двери за ними закрылись, Павел вновь встал перед ней, но уже не делал попыток ее обнять.

– Прости меня, что я пропал. Мать…

Дальше слова застряли у него в горле. Стыдобища. Тридцать лет мужику – и под каблуком у матери…

Но Габриэла не хотела слушать объяснений. Она хотела знать правду о том, что случилось восемнадцать лет назад. Она хотела спросить: «Ты действительно убил своего брата?» Да, именно так.

– Ты действительно убил своего брата?! – услышала она собственный голос.

Павел отшатнулся, словно она со всей силы ударила его по лицу. Голубые глаза его потемнели, и он так побледнел, что Габриэла немного пожалела о своей «деликатности». Но она ДОЛЖНА была узнать правду, поэтому молча ждала ответа.

– Это она тебе сказала?

Габриэла кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Павел опустил голову, совершенно убитый.

– Ну… раз она тебе сказала, а ты поверила…

Он повернулся и пошел к двери.

– Я верю фактам! А факты таковы, что ты вот уже восемнадцать лет как недееспособен! – закричала Габрыся, хватая его за рукав. – Объясни же мне! Расскажи, что произошло! И, может быть, я поверю тебе, а не ей! Ты убил брата?!