Ягоды бабьего лета

— Да, пирог выглядит весьма аппетитно. А мы все худеем. Про пироги совсем забыли — как их и едят, с какого боку.

— Интересно, а кто же худеет-то? Лина — стройная, у вас тоже ничего лишнего. Линина мама?

— С моей стариковской точки зрения, и у нее нет лишнего, но ей виднее. Насмотрится в своей студии на моделей да на молоденьких ведущих и начинает комплексовать.

— А я непонятно с чего похудела за два месяца, да так капитально, что все юбки и брюки сваливаются с меня. Хоть весь гардероб обновляй.

— Но причина-то, я думаю, вам все же известна?

— Честно говоря, да. Вам Лина, наверное, кое-что рассказывала? В школе многие в курсе моей истории.

— Вы про мужа?

— Да, — Люба отложила нож и села за стол напротив Софьи Захаровны. — Я никому не жаловалась на судьбу, разве что маме да Татьяне Федоровне, но и то, как говорится, показывала лишь верхушку айсберга. А пережила такое…

— Понимаю. Извините за вопрос: почему вы не вместе? Мне кажется, что сейчас вы оба заслужили, чтобы начать все с начала.

— Все оказалось сложнее. Вначале, когда ехала за ним в Сергино, думала, что вот он — момент истины. Встретимся и уже никогда не расстанемся. Я была готова, словно львица, горло перегрызть любому, кто бы встал на моем пути. Да. Такой воинственной я была поначалу. Но, увы…

— Жизнь всегда богаче наших дум о ней. Вот и моя дочь кукует одна уже девять лет. Линке четыре года было, когда ее отец собрал чемодан и ушел, сказав на прощанье: «Останемся друзьями». Он режиссер, мотался по стране, дома бывал проездом, а потом исчез навсегда. Все бы ничего, но Лина была уже достаточно большой и все понимала. Когда этот мерзавец стоял в дверях и произносил прощальную фразу, его дочь кинулась ему на шею и закричала: «Папочка, не уходи. Ведь мы тебя любим…» — голос Софьи Захаровны предательски дрогнул, повысившись на полтона. Она закашлялась и с силой раздавила в пепельнице потухшую сигарету. Люба вздохнула и слегка покачала головой.

— Никогда не забуду ее ручонки, — тихо произнесла Софья Захаровна после паузы. — Она так крепко держалась за его шею, что ему пришлось приложить силу, чтобы отодрать ее от себя. Как будто деревце с корнем вырвал…

— Они больше не виделись?

— Нет. Лина не простила его. Он через два года вдруг объявился. Пришел с цветами и шампанским. Как на праздник. Но через полчаса ретировался, так как говорить было не о чем, к тому же Лина убежала в свою комнату и спряталась за шкафом.

— Вот вы где! — к ним зашла Мария Владимировна. — Люба, что же ты гостью на кухне держишь? Давай сюда пирог. Пошли за стол!

После чаепития Аня включила магнитофон с танцевальной музыкой в стиле диско, и девочки начали танцевать. Обе хорошо чувствовали ритм и мелодию, обе были длинноногие и изящные, почти одного роста, одна — темноволосая, смуглая, другая — белокожая со светлыми волосами. Смотреть на них было одно удовольствие. Женщины сидели вокруг «танцевальной площадки» и любовались на юных танцовщиц. А они, вдохновленные неподдельным вниманием и одобрением старших, разошлись не на шутку. Аня сменила кассету — зазвучала индийская мелодия из популярного кинофильма. Лина принесла из прихожей бабушкин шелковый платок, повязала его вокруг бедер, а Аня надела Любину соломенную шляпу. Теперь они не просто танцевали, а разыгрывали настоящий спектакль о сильной, но несчастной любви. Зрители восторженно аплодировали и кричали «браво».

— Ну, хватит, наплясались вдоволь, молодцы! Отдохните немного, — сказала Софья Захаровна, когда музыка кончилась. — Альбом, что ли, полистайте с фотографиями.

— У меня есть старинный альбом. Мне его подарила Серафима Григорьевна. Хочешь посмотреть? — спросила Аня Лину.

— Старинный? А из какого века?

— Там есть фотографии из девятнадцатого века, но в основном из двадцатого.

— Давай посмотрим.

— Пойду-ка я поставлю чайник, — сказала Мария Владимировна и пошла на кухню.

— И в самом деле, давайте еще по чашке выпьем. Я забыла о конфетах. Лина, тебе нравится «Вечерний звон» с лесным орехом? — спросила Люба и резко поднялась с кресла.

— Я к шоколаду равнодушна, — Лина оторвалась от альбома, взглянула на Любу и громко вскрикнула.

Люба с гримасой боли на побелевшем лице, держась одной рукой за сердце, медленно опускалась в кресло.

Люба лежала на кровати и слабым голосом извинялась:

— Испортила вам вечер. Так замечательно девочки танцевали…

— Прекратите, Любовь Антоновна! Вам нельзя много говорить, — с добродушной строгостью возразила Софья Захаровна, сидевшая на стуле напротив кровати. — Все было хорошо. Чудесно, что девочки подружились. А вам надо серьезно заняться своим организмом.

— Вот я о том же, — закивала расстроенная Мария Владимировна. — Чтобы в понедельник шла к кардиологу, поняла? Слышала, что врач со скорой сказал? Немедленно сделать кардиограмму.

— Ладно, мама. Сделаю. Анюта, что ты приуныла? Все уже позади…

Аня стояла за спиной Марии Владимировны, положив руки на спинку стула. Ее лицо, и без того бледное, осунулось, под глазами легли темные круги, на щеках блестели полоски от высохших слез.

— Анечка, подойди ко мне, — позвала Люба.