Ягоды бабьего лета

— Та-ак, начинается. «У меня уроки, у меня то, се». Нет уж! Завтра к восьми ноль-ноль я подъезжаю и веду тебя в поликлинику. Все! Никаких возражений! Хочешь, я сейчас же позвоню домой завучу и все объясню?

— Я сама позвоню.

— Честное слово?

— Клянусь.

— Всеми пятерками твоих учеников?

— И двойками тоже.

— Нет, так дело не пойдет. Аня, ты как считаешь: можно такой клятве верить?

— Можно, — рассмеялась Аня.

— Это почему?

— Двойка тоже оценка, — резонно заметила Аня.

— Вот так! Аня права. Пара мне дается большей кровью, чем пятерка. Пятерку я ставлю с легким сердцем, а из-за двойки переживаю.

— Ладно. Уговорили, — поднял ладони Владислав.

— Охо-хо! Юмористы вы мои, доморощенные! — вздохнула бабушка, убирая со стола посуду.

Результаты обследования показали начало серьезной болезни.

— Первый звонок вам был, Любовь Антоновна, — взглянул на Любу поверх очков врач-кардиолог.

— И что теперь? Как жить? — удрученно спросила Люба.

— Без стрессов, — улыбнулся врач.

— Это невозможно. Я же учитель.

— Придется подумать о смене профессии.

— Это тоже невозможно. Я не могу бросить своих семиклассников посреди года.

— А как у вас с юмором?

— С юмором? Да вроде нормально.

— Вот и прекрасно. Смотрите на все с юмором, не впадайте в панику по пустякам, и, я думаю, учебный год доработаете, а там видно будет. Через полгода повторим обследование.

Домой она пошла пешком. Ее взгляд свободно скользил по стенам домов, деревьям, пешеходам, не задерживаясь ни на чем подолгу, а мысли плавно перетекали одна в другую: «Ноябрь, а снега до сих пор еще не было. Какой необыкновенный год! Так тепло, будто бабье лето никак не закончится. Даже трава на газонах кое-где зеленая. Что бы это значило? Как там Игорь? Его, наверное, уже тошнит от лекарств. Надо мне самой поговорить с этим профессором. Пусть не выдумывает никаких экспериментов. Что он им, кролик? Сейчас приду и позвоню Игорю. Нет, по телефону я не увижу его глаз. А вот и станция метро. Пять остановок — и я на месте».

Игорь встретил ее сдержанно. Похоже, он ничего не знал о ее болезни. Она десять раз предупредила Владислава, чтобы тот не проговорился. Значит, сын сдержал слово.

— Пришла узнать, как идут твои дела, — спокойно сказала Люба.

«Странно. Куда пропала моя девичья застенчивость? — подумала она и не преминула подколоть себя. — Должно быть, я стою на краю могилы, и это дает мне право быть циничной».

— Дела идут… — неопределенно ответил Игорь.

— Чем занимаешься? — поинтересовалась она.

— Да разным… — так же уклончиво ответил он.

— Чаем напоишь?

— Да, конечно. На кухне или…

— На кухне.

Они прошли на кухню. Люба на правах гостьи уселась за стол, а Игорь засуетился по хозяйству. Он нарезал ветчину, сыр, достал масло.

— Тебе чай со сливками или с лимоном?

— Со сливками.

Он поставил перед ней чашку с чаем и сел напротив. Люба была голодна, так как утром ничего не ела. Она с удовольствием съела два бутерброда с нежной ветчиной.

— Ты, наверное, голодная? У нас есть пельмени. Давай сварю?

— Спасибо. Поздно спросил. Я наелась.

— Извини, я только сейчас допер, что ты с работы.

— Ничего. Все нормально.

Они помолчали. Игорь помешивал ложкой остывший чай, но так и не притронулся к нему.

— О чем ты думаешь? — неожиданно вырвалось у Любы.

— Я?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но она так и не поняла, о чем он сейчас думает. Его взгляд говорил о многом и ни о чем конкретно. «Напустил туману. Старается скрыть свои чувства, — догадалась Люба. — В прошлый раз обжегся, сейчас осторожничает. Я во всем виновата, Золушка престарелая. Удрала сломя голову. Как еще туфлю впопыхах не оставила на лестнице?»

— А я до сих пор под впечатлением от Третьяковки, — со скупыми нотками радости прозвучал его голос.

— Да? И что тебе больше всего не дает покоя?

— Не дает покоя? — улыбнулся Игорь. — А ведь ты права. Не дает покоя. Две недели прошло, а перед глазами поленовские пейзажи как живые стоят. Боюсь выдать пошлость, но сдержаться не могу: нет ничего сильнее искусства.

— А любовь?

— Любовь? — растерялся Игорь.

— Разве она не сильнее?

— Любовь приходит и уходит…

— А искусство вечно? Где-то я уже слышала подобное. По-моему, в фильме «В бой идут одни старики». Ты помнишь этот фильм?

Игорь задумался. Его лицо отразило мучительные попытки вспомнить. Любе стало жаль его.

— Игорь, ты сегодня был на улице?

— Нет. Книги читал. Так увлекся, что…

— Может, пойдем, прогуляемся?

— Пойдем. Сейчас я переоденусь.

Они шли по осеннему парку, пустынному, притихшему.

— Послушай, какая тишина! Притаилось все, зиму ждет, — сказал Игорь, взмахнув рукой.

— Несмотря на почти летнее тепло, — заметила Люба.

— Это обманчивое тепло. Завтра могут ударить холода. Взгляни на закат. Кроваво-красный.

— Раньше бы ты сказал: киноварь или кармин.

— Киноварь? Специальный термин?

— Ну да. У красного цвета много синонимов. К примеру, у поэтов девятнадцатого столетия красное это «багрец» или «пурпур». У Волошина часто встречается алый цвет.

— Волошин. Что-то знакомое…

— Хочешь, прочту небольшое стихотворение?

— Прочти.

Люба собралась с мыслями, а потом тихо начала: