Ягоды. Сборник сказок

– Как мы обещали год назад, активистам будет приготовлено небольшое поощрение, – улыбка Бориса Ильича словно накрыла взгляды всех сидящих. Он сиял с особой искренностью. Наступила тишина. Борис Ильич оттягивал время, захватывая улыбкой все больше и больше воздуха. – Мы договорились с областным аэропортом об экскурсии. Для всех четверых активистов, а также, естественно, наших старост, которым пришлось в течение года следить за порядком, будет организован показ самолетов. Они смогут понаблюдать за работой диспетчеров и даже побывать в кабине летчика. Сопровождать будут наши работники. Надеюсь, это мероприятие доставит нашим активистам новые впечатления и послужит стимулом для дальнейшего сотрудничества.

Саша закрыл лицо руками. Борис Ильич продолжал свою речь, но Саша уже ничего не слышал. Ему показалось, что весь зал уносится в тусклом направлении, где-то пропадают очередные звуки, воздух сливается со старыми стенами, а возможно, и просто исчезает все, дышать становится тяжело. Чтобы прийти в себя, понадобилось несколько минут. Сначала очертания стали знакомыми и ясными, потом звуки наполнились смыслом и узнаванием. Борис Ильич закончил речь, выслушал аплодисменты, раскланялся.

– Борис Ильич, – Саша подбежал к нему сразу же, как закончилась официальность.

– Да, Саша, как ты себя чувствуешь? Прости, мы давно с тобой не общались. Я зайду сегодня.

– Борис Ильич, зачем нам самолеты смотреть? Что мы там не видели?

– Саша, разве не интересно посмотреть, как работает диспетчер, как он определяет, куда летит самолет, разрешает посадку? А за штурвалом настоящего самолета не интересно посидеть? Поговорить с летчиком? Расспросить его о том, что он видел в небе? – Улыбка Бориса Ильича так сильно ворвалась в Сашино зрение, что прошла сквозь него, не позволив возразить. Саша молча закивал и направился к остальным.

– Самолеты… – нервно сказал Лишеев. – Какие самолеты еще… Не, уроды, а?

– А что? Нормально. Я на самолете ни разу не летал. Интересно. Мы правда полетим?

– Куда? Идиот ты. Нас приведут вот эти, – Лишеев указал на санитара, – покажут, как лампочки горят, мигает всякая хрень на экранах. Я думал, они нам сигареты выдадут, не по десять на день, как всегда, а больше. Или денег дадут. Самолеты… Урыл бы я их всех с их самолетами.

– А хоть и лампочки. Интересно же.

– Я тебе фонариком посвечу, если интересно. Я не поеду никуда. Мне вообще кажется, что главврач наш – самый чокнутый из всех, кто здесь есть. Вы видели когда-нибудь, как он дергается, когда телефон внезапно звонит. Сидит он, значит, – Лишеев показал, как сидит врач. – А тут, дз-и-и-и-и-и-нь. И он, – Лишеев смешно задергался.

– Он добрый.

– Согласен. Ну и что? Чокнутый не может быть добрым? Я согласен, что нам повезло с ним. Вы-то не застали предыдущего. Я помню. Мы у него как мухи, или бабочки, или кого еще иголками к коробкам прикрепляют… А один раз я иду уже вечером, никого не видно. Стоит. А меня он не видит, я сбоку подхожу. Стоит. Он-то думал, что его никто не видит. Стоит, значит, и палку какую-то держит, а на палке какашка, – Лишеев захохотал. – Это он с земли какашку поднял и ее разглядывал. Я быстро прошел в корпус, сел у окна и наблюдать стал. Он так еще долго простоял.

– И что он сделал с какашкой? Неужели…

– Не, выбросил, не съел. Я тоже думал, что съест. Но все равно. Ты даже этих возьми, что совсем отмороженные у нас, они и то не будут полчаса тупо на говно смотреть. Все врачи чокнутые. Во враче главное не ум, а доброта. Однако… Видишь, как получается. Был бы нормальный человек, он бы сигареты нам выдал. А этот… Самолеты… Если бы я учиться пошел в свое время, то тоже врачом бы стал. Ходил бы среди вас, идиотов, в белом халате, важно. Ну, Саша, как ты себя чувствуешь? Не хочешь ли поговорить? А тут, представьте себе, телефон дз-и-и-и-нь, и я ой-ой-ой.

* * *

– Саша, ты готов рассказать? Помнишь, о чем мы договаривались?

– Да.

– Расскажи все-все, я буду очень внимателен к твоим словам.

– В один момент показалось, что с небом происходит что-то недоброе. Оно начало греметь, кружиться. Приближалось, чуть ли не падало. Приходилось затыкать уши, чтобы не слышать страшных шумов, но звуки все равно пробивались сквозь ладони, доходили до слуха. Я начал метаться по комнате, искать точку, где не будет слышно всего этого кошмара. Нашел. Сидел там долго. Очень долго. Сколько времени прошло – так и не понял. А когда вышел обратно, стало ясно, что все уже прошло: небо обновилось. С тех пор принимал как очевидное, что всегда можно найти точку, где страхи воспринимаются по-иному. Я начал искать невидимые тропинки, пытаться углядывать предметы, из которых можно строить укрытия, прокладывал дороги, по которым надо бежать. Бывало, входя в новую комнату или магазин какой-нибудь, сразу видел точки, куда не могут ни небо свалиться, ни страхи добежать. Более того, казалось, что при правильном выборе точки даже люди перестанут замечать, что тонкой тропинкой пройдешь и все…

– А ты кричал?

– Кричал.

– Как?