Ягор Дайч (СИ)

Скрипнула несмазанными петлями открываемая дверь и из темной, сырой и тесной комнаты на меня дохнуло, уже не просто вонью — гнилью. Такое ощущение, будто люди тут заживо гниют. В этот момент я уже окончательно пожалел, что не сбежал раньше, ведь здесь легко и просто можно заразу какую подхватить, что и бабушка бессильна будет помочь. Так что…

Сопровождающий меня надзиратель, окинув камеру внимательным взглядом, ничего не говоря, втолкнул меня внутрь и с бьющим по нервам скрипом закрыл дверь, скрежетнув замком, запер ее.

— Кх… опять морда узкоглазая, — прервал наступившую было тишину в камере хриплый, простуженный голос.

Из совсем темного угла вышел широкомордый среднего возраста мужик с лютым, буквально пронзающим тебя насквозь взглядом светло-серых глаз.

— Не бузи, Хриплый!

— Что — не бузи? — мельком глянул он в тот угол, из которого только что сам выбрался. — Из-за этих крыс мы и попались, теперь здесь гнием. Так что…

— На одежку его глянь, грю.

— Оп-па, — глаза у Хриплого еще больше сумасшедшинкой отдавать начали, прям заблестели от предвкушения, когда он последовал совету «голосу из темного угла» и осмотрел меня с ног до головы. — Китайчонок то прикинутый, одежка добрая…

— Обувь его мне, — снова прозвучал голос из темноты. — А то мои…

Что там с его обувью, я дослушивать не стал, Хриплый как раз приблизился ко мне достаточно и уже свои немытые лапы протянул «одежку пощупать». Вот я его и «охолонул» сразу наповал, кулаком снизу в подбородок, да так удачно попал, что его сумасшедшие глаза в единый миг свою остроту утратили, закатились и он рухнул мне под ноги.

— Ах ты тварь… — из темного угла вылетело тело, в лохмотья одетое, там не только сапоги, все менять надо, на меня кинулось.

Отступив на шаг назад к запертой двери, я тут же шагнул обратно, одновременно нанося удар ногой в грудь «поиздержавшемуся», отчего он, хэкнув, откуда вылетел, туда и улетел.

— Зря ты, Узкоглазый, так резко начал, — из глубины камеры выступил жуткого вида мужик, с пустой левой глазницей, сочащейся сукровицей. — Глядишь бы и пожил еще немного…

Неторопливо приближаясь, он достал нож из того тряпья, одежку ему заменяющую.

Следом за ним и остальные сидельцы зашевелились.

* * *

«Ну вот и все, убежал! Сработал мой слету придуманный план», — довольно улыбнувшись, я, оглядевшись, пока не стал скидывать с себя «покров», поспешил подальше удалиться от столь «гостеприимного» места.

Драка в камере знатная вышла, и в ней я уже не постеснялся все свои умения задействовать, тот же «покров» — когда буквально исчезал на глазах у душегубов, и «пространственный шаг» — когда требовалось вырваться из угла, в котором меня пытались зажать. Ну а про «духовный взор» и говорить нечего, все вокруг себя контролировал, ибо чувствительность к чужим взглядам в тот момент бесполезной оказалась, могли, этими самыми взглядами меня на месте бы испепелили.

Что еще интересно, уголовники, хоть все это у них на глазах происходило, не верили в увиденное, наверное, мозги их прогнившие отказывались воспринимать то, чего не может существовать. Все мои магические умения на мою ловкость и темноту камеры списали.

— Верткий… падла, — тяжело дыша, сплюнул тягучую слюну на пол камеры очнувшийся Хриплый, присоединившийся к «веселью».

Правда веселились мы недолго, вскоре на шум подтянулись надзиратели, и стоило только провернуться ключу в замке, как сидельцы поспешили расползтись по темным углам, не забыв прихватить с собой мной вырубленных.

— Ниче, мы еще не закончили, поживи пока, — прежде чем дверь камеры со скрипом распахнулась, успел сказать мне одноглазый.

— Вы чего тут расшумелись, морды каторжные? — первым внутрь камеры бесстрашно вошел старший надзиратель Савелий.

И взгляд у него теперь был ни разу не безжизненный, даже мне тяжело в его глаза смотреть стало, пробрало. Куда там до него Хриплому, вот настоящий душегуб, то-то все шустро разбежались и затихли, абы только не привлечь его внимания.

— Без вечерней пайки обойдетесь, — обведя камеру своим тяжелым взглядом, вынес он вердикт.

— Да как же… — не выдержал один из каторжан, как-то по бабьи возопил, и…

Гуп, — тут же заткнулся, свалившись без сознания на пол, а Савелий, только что невероятно быстро шагнувший к нему, потирал немалых размером кулак, которым и приласкал того.

Надзиратель еще раз обвел взглядом всех сидельцев и не дождавшись больше никакой реакции, буркнул:

— Будете шуметь и без утрешней останетесь, — после чего кивком направил на выход другого надзирателя, который с керосиновым светильником на входе замер.