Яик-Горынович

Мартемьян Бородин со своими ребятами днями проводил на речке Чаган или на степных сыртах, на охоте. Охоту, по старинному казачьему обычаю, они называли «гульбой». Охотились в основном пешими, только у Матюшки Бородина да еще у нескольких казачат были кони. Самопалов и ружей тоже было раз, два и обчелся. Казачата наловчились стрелять из тугих татарских луков, которые имелись почитай в каждом казачьем дворе. Некоторые выпросили у родителей боевые казачьи шашки.

– Атаман, теперя можно и в поход за зипунами отправляться, – подмигнул Мартемьяну грамотный, почитывающий исторические книжицы Андрюха Овчинников. – Я буду, чур, Стенькой Разиным, а ты, Мартемьян, – головным донским атаманом…

– Ну нет уж, – отрицательно затряс головой строптивый Бородин, – врешь, Андрюха, Стенькой Разиным буду я! А ты – моим верным есаулом-помощником.

– Так ведь Стенька Разин был крамольником и душегубцем, – охладил их горячий спор рассудительный Андрей Витошнов. – Он супротив государя пошел, и ему за то в Москве, на Болоте, руки-ноги поотрубали… Он, разбойник, и к нашему городку приступал, да казаки приступ отбили. Он и ушел ни с чем, не солоно хлебавши. Утерли ему неумытое рыло наши деды да прадеды.

– А ты откель все это знаешь, Андрей? – удивился Матюшка Бородин.

– Старшие сказывали, – уклончиво ответил Витошнов.

– Ну тогда, Овчина, так и быть, будь ты Стенькой разбойником, а я супротив своих не ходок, – решительно переменил позицию Мартемьян Бородин.

– А мне все едино, – бесшабашно и лихо тряхнул русым казачьим чубом Андрей Овчинников. – Мне лишь бы за простых казаков, а там можно и супротив царя… Что он нам, на Москве, хорошего сделал?..

На гульбу двинули в конце недели всем «войском». В самом начале, едва отошли от Яицкого городка версты на три, Матюшка Бородин подрался со скандальным типом Митькой Лысовым, не признававшим никаких авторитетов кроме тяжелого ременного арапника собственного папаши, частенько потчевавшего его по одному интересному месту за всяческие непозволительные проделки.

– Гэй, лыцари мои степные, а ну вяжи смутьяна! – гневно указывал на своего противника Митьку шмыгавший разбитой сопаткой Мартемьян Бородин.

– Токмо подойди, эгей! – пятясь по рачьи от обступивших его казачат старшинской послушной стороны, визгливо кричал, светясь подбитым глазом, Митька Лысов. В руках его блеснул кривым лезвием нож.

От Митьки отпрянули, и он, злобно, по-взрослому переругиваясь с казачатами, ушел прочь. Дальше пошли без приключений. Дичь на глаза не попадалась, лишь далеко на горизонте маячило несколько испуганных сайгаков, которые тут же скрылись, едва завидели опасность. Гулебщики вскоре притомились и разбили бивак в небольшой рощице, в лощине.

– Куда двинем далее, робя? – вопросил своих Матюшка Бородин, смутно представлявший себе весь сложный механизм казачьей гульбы.

– Надо поучиться стрелять из луков и ружей, – поделился своими соображениями Андрюха Овчинников, – не то доведется сайгака убить, так и не попадут, мазилы.

– Это дело, – согласился сразу же Мартемьян.

Он велел двум казачатам снять с одной из лошадей войлочный потник, растянуть его меж двух, близко притулившихся друг к другу берез. Сам начертил в центре потника куском мела большой, неправильной формы круг и другой, посередке, поменьше.

Ребята отошли на двадцать шагов и начали поочередно пускать в нарисованную мишень стрелы. В маленький круг не попал ни один. Только Андрюха Овчинников послал свою стрелу ближе всех к центру, у остальных стрелы легли по краям большого круга или вообще за чертой. Мартемьян Бородин не смог попасть даже в сам потник, его стрела пролетела мимо мишени и ее потом не нашли, как ни искали.

– Не, я из этой басурманской оружии не стрелец, – брезгливо скривился посрамленный атаман гулебщиков. – А подайте-ка мне ружье.

Ему протянули одно из трех охотничьих ружей, имевшихся у ватажных казачат. Мартемьян сорвал у одного из приятелей шапку, подбросил ее высоко вверх и, быстро вскинув тяжелое ружье, выстрелил почти не целясь. Шапка упала к ногам хозяина, зияя огромной, с кулак, дыркой.

– Ну вот, шапку спортил, атаман, – заканючил разобиженный казачок, – че я теперь батяне скажу?.. Трухменка почти что новая, неделю назад на ярмарке в Оренбурге справили.

– Не скули, – беспечно отмахнулся от него довольный случайным попаданием Бородин. – Вот тебе на бедность, держи. – Он ловко бросил казачку серебряную монету.

Постреляв еще малость и наделав с дюжину дырок в потнике, свернули лагерь и вновь направились в степь. Не пройдя и версты, заметили в степи пасущийся табун лошадей, а дальше, чуть правее, островерхие, конусообразные юрты.

– Никак татаровья али калмыки, – вглядываясь из-под ладони вдаль, предположил самый старший из казачат, Андрей Витошнов. – Перекочевывают, видать, на летние пастбища.

– Это на нашей, казачьей земле? – возмутился Матюшка Бородин.

– А что ты сделаешь? У них – сила, – флегматично протянул Витошнов.

– А вот мы их сейчас!.. – Мартемьян схватился за эфес своей казачьей, выпрошенной у отца, шашки. – Казаки, атаманы-молодцы, в сабли басурман!