Яик – светлая река

Бахитли медленно подняла голову и сурово посмотрела на мужа, губы ее вытянулись трубочкой. Жол знал: как только жена начинает вытягивать губы – будет скандал. Сейчас она обрушится на него с упреками, начнет выговаривать и поучать. Не хотелось старшине, чтобы молодая женщина, сообщившая о прибывших военных, слышала нападки жены. Он искоса посмотрел на нее и сказал:

– Келин, ты можешь идти, дорогая. Ожидающим на том берегу мы сами дадим ответ. А ты, случаем, не сказала им, что я дома?

– Я сказала, что передам вашу просьбу, если старшина не уехал в соседний аул. Но они, кажется, плохо расслышали меня, потому что крикнули: «Куда уехал?..»

– Хорошо ты ответила, так и нужно было сказать. Ну иди, иди, дорогая.

– Долго еще ты будешь играть в прятки? Как только кто-нибудь из начальства приезжает в аул, ты сразу же в кусты, как заяц от собаки! Лучше уж сидел бы дома да занимался хозяйством, какой из тебя старшина? Посмешище одно!..

– Ты бы хоть сначала поняла, в чем дело, а потом шумела. Я вовсе не из трусости прячусь, как ты думаешь. Этого требует необходимость. Иди и скажи, что меня нет дома.

– Какая необходимость? – не унималась Бахитли.

– Эти военные приехали арестовывать учителя Халена и сыновей хаджи Жунуса. Сыновья хаджи на той неделе, помнишь, напали на Маймакова и отобрали у него коня, – полушепотом проговорил Жол, посмотрев по сторонам, словно боясь, что его могут подслушать, хотя в комнате, кроме него и жены, никого не было.

– Так чего ж тебе прятаться, коли их за дело арестовывают? Я спрашиваю, зачем прятаться тебе, ты должен присутствовать при аресте, чтобы все видели, что ты старшина, боялись тебя и выполняли твои приказания. Может, ты боишься Халена и Жунуса? Один из них сам ученый, у другого – сын ученый. Так ты перед ними и преклоняешься, да? Нет, не мужчина ты. Баба, накинувшая на голову белый жаулык[91], гораздо смелее тебя. Да будь я старшиной, всех погнала бы одним прутиком: и хаджи, и учителя, и всех куцых ученых!

Жол смотрел на жену и думал: «Когда она перестанет?..» Несколько раз он пытался разъяснить ей, почему нужно остаться, но Бахитли и слушать не хотела.

– Есть дела, в которые лучше не вмешиваться, – говорил старшина. – Науськал других, а сам держись в стороне… Если, предположим, снимут меня с должности старшины, разве Жунус не разорит меня, зная, что я арестовывал его сына?.. Пусть лучше думает, что я тут вовсе ни при чем, а то и так он на меня все время косится…

Бахитли продолжала ворчать. Жол вышел из комнаты и позвал молоденькую жену Саги, которая только что приходила к нему.

– Дорогая, сходи-ка ты сама к тем военным, – попросил ее Жол, – и скажи, что меня нет дома. Уехал, мол, в какой-то аул, а когда вернется – неизвестно. Иди скорее, дорогая, беги!..

2

После встречи с жандармами Нурым и Хаким все время находились в тревожном состоянии. Они понимали, что поступили необдуманно, разоружив представителей ханской власти, но, как говорится, что сделано, то сделано, назад не вернешь. Не избежать им ответственности, и оправдаться будет нелегко. Особенно тревожился Хаким: он знал, что встреча с жандармами не сулит ничего хорошего, и заранее стал принимать меры предосторожности, чтобы не попасться в руки палачам неожиданно, как это случилось с ним в Уральске. Как только начался сенокос, он уезжал в поле и с утра до вечера работал вместе с Нурымом и Бекеем на сенокосилке. Вечером приходил в аул только затем, чтобы поужинать, и тут же снова уходил в степь и ночевал с братьями на скирде, надеясь, что не будет застигнут врасплох, если волостной управитель или джамбейтинские власти начнут разыскивать его. Ему и в голову не приходило, что могут арестовать Халена. Он считал, что виноваты только он и Нурым. Аульчане же этому инциденту почти не придавали никакого значения – обычный скандал, какие нередко происходят в аулах. Они рассуждали так: представители власти безо всякой вины избили Сулеймена и за это понесли должную кару. С ними обошлись, по мнению стариков, даже хорошо, только отобрали оружие и коней, а самих и пальцем не тронули. Опасаться особенно нечего, приедут расследовать, вернем оружие – и делу конец… Тояш и Асан, принимавшие участие в драке, забрали винтовки, обернули ах кошмами и зарыли в сухой навоз около безлюдной зимовки. Нурыму и Хакиму достались револьвер и сабли. Револьвер они взяли с собой на сенокос.

Прошла неделя, никто не разыскивал их, не приезжал за ними. Заглянул как-то в аул старшина Жол. Ждали, что он начнет упрекать людей за нехороший поступок, но он даже ни словом не упомянул об этом. Побыл и уехал, и снова – никого. Постепенно тревога стала рассеиваться. Все меньше и меньше остерегался Хаким, он уже начал подумывать, что, может быть, вообще все так и пройдет незаметно.

Однажды, когда Хаким задержался в ауле дольше обычного, гуляя с девушками, Нурым не стал его дожидаться и вернулся на покос один. Он расстелил попону на сене и, укрывшись с головой чекменем, крепко заснул.