Яйцо глака

— В этот момент сорок два агента, подобных мне, в сорока двух комнатах заботятся о сорока двух яйцах. Ни один из нас не должен знать, что именно его яйцо — космическое. Это делается для того, чтобы ввести в заблуждение иностранных шпионов. И не исключено, что именно мое яйцо содержит инопланетянина. Существо!

— Существо?

— Цинтия, это должно остаться между нами!

— Вы хотите сказать, что это существо находится в нашем доме?

— Это существо вам понравится. Оно — вегетарианец. Это нам уже известно. Питается оно только морковкой, салатом и укропом. Компьютер воссоздал нам его внешний облик. Это чудесный, мохнатый, пушистый зверек, похожий на кролика. Суслик. Очарование.

— Зверек? Зверь? Почему же вы называете его зверем?

— Но ведь суслик и кролик — зверьки. Кролик зверек, а не птица.

— Не знаю, что уж вам и сказать.

— А вы ничего не говорите и идите по своим делам.

— А почему вы приехали в наш дом?

— Ваш дом выбрал вычислительный центр. В компьютерной памяти хранятся все дома нашей страны. Требовался небольшой дом в небольшом тихом городке. Обитатели дома спокойны и нелюбопытны… Вычислительный центр серьезно ошибся. Он не учел вас! Но если об этом станет известно руководству страны, поднимется страшная паника.

— Гарольд, я вам ни чуточки не верю. Для меня, к сожалению, важно одно — вы извращенец, потому что спите с проклятым яйцом, тогда как молодежь вынуждена страдать.

— При чем тут молодежь? Что вы знаете о молодежи? Вы слишком юны, чтобы разбираться в проблемах молодежи.

— Я слишком юна? Да посмотрите на меня, наконец! Вы видите синяки под глазами? Знаете ли вы, сколько бессонных ночей я провела за последний месяц из-за того, что вы поселились в нашем доме?

— Из-за меня?

— Вот именно! А теперь вы мне морочите голову идиотскими пожирателями морковки из космического пространства. Я не хочу ничего знать! Я ненавижу вас, Гарольд, а еще больше ненавижу вашего любовника — яйцо!

Яйцо буквально завертелось вокруг своей оси.

Цинтия не смогла сдержаться. Она схватила половую щетку и замахнулась, чтобы размозжить яйцо.

Я подставил себя под удар и спас яйцо от гибели.

Не успей я этого сделать, брызги глака разлетелись бы по окрестностям.

Мы сражались. Мы боролись и постепенно так увлеклись борьбой, что остановились лишь в тот момент, когда Цинтия стояла ко мне спиной, прижавшись всем телом, а я оплел ее руками. В гневе она откинула голову, и мое лицо погрузилось в пышные заросли ее черных кудрей, пахнувших нежным шампунем. Она была упругой надувной подушкой: если нажмешь, тело поддавалось, но лишь отпустил — восстанавливало форму.

Цинтия прекратила сопротивление и снова зарыдала.

Я повернул ее лицом к себе и попытался утешить.

Что мне оставалось делать? Выгнать ее, чтобы она рыдала на лестнице?

Неожиданно мы рухнули на кровать. Цинтия старалась раздавить яйцо пяткой, я перехватил пятку, а затем умудрился положить глака на пол, где он принялся скакать как сумасшедший.

И тогда наступила пора любви.

— Гарольд, — произнесла Цинтия в полдень за несколько минут до того, как ее мама должна была вернуться из супермаркета. — Мне плевать на то, кто ты есть на самом деле. Мне нужно только одно — занимать в твоем сердце первое место, а последнее пусть занимает эта марсианская курица.

— Клянусь, Цинтия, что все так и будет, — ответил я. — И пускай цыпленок будет нашей тайной. Никому ни слова!

— Не смей произносить слово «наша»! Если ты еще хоть раз заикнешься об этой утке в моем присутствии, я собственноручно раздавлю эту сволочь!

— Я не сказал «наше яйцо». Я сказал «наша тайна». Я имел в виду тайну, а не яйцо.

— Бог с тобой, мой дорогой. Усыпи меня своими ласками.

К счастью, уже через час у меня заболело горло. Это был дар небес, которым я заразился от Цинтии. Предпочтительнее было бы схватить ветрянку или свинку, но на крайний случай сойдет и ангина. Мне нужна была передышка, и вирус, таившийся в горлышке Цинтии, для этого вполне пригодился, ибо наградил меня жаром, ознобом и страшной слабостью.

Я оказался между нескольких огней: Мирна источала жар, Цинтия — враждебность к яичку, само яйцо требовало, чтобы я его высиживал. Я же был всего-навсего слабым человеческим существом.

Я сделал все, чтобы не выздороветь, но болезнь не смогла долго прикрывать меня. Сестры возбуждались от моей беспомощности. Ночи были ужасны. Сначала прибегала Мирна и, удовлетворившись, засыпала. Я прикрывал ее одеялом. Цинтия предпочитала сражаться со мной на другой стороне кровати. Она жарко шептала мне на ухо, затем, обессиленная, засыпала, как раз когда просыпалась ее сестра. Сестры Фонкль насиловали меня по очереди. Я был опустошен.

Во мне не оставалось тепла для глака. Я был настолько заморожен и равнодушен к чужой беде, что если бы «Титанику» пришлось со мной столкнуться, он бы затонул в мгновение ока.

Глак находился в постоянной депрессии и разбрасывал по полу тряпки, в которые я его закутывал.

— Гарольд, — сказала как-то серым утром миссис Фонкль, — что-то происходит.

— Что? — спросил я слабым голосом, пытаясь сдержать кашель.