Яйцо глака

Что же касается самого Гарольда, то он, как зачарованный, смотрел на завещанные деньги, словно кролик на золотую морковку, что болтается перед его носом. Конечно, я мог истратить деньги на загул. Но я слишком долго прожил отшельником и не имел представления о загуле. Каждая банкнота — это купленное время. На эту сумму я мог улететь на Майорку и писать там стихи до тех пор, пока пальцы не превратятся в обрубки.

Ах уж этот глак! Черт побери глака! Сколько славных существ вымерли, не оставив потомства, и прославились посмертно, обретя особую музейную славу. Громадные зеленые штуки с хвостами длиннее моего дома. Волосатые разбойники с челюстями в два кулака и строгим взором. Летучие драконы, поливавшие землю ядовитой кислотой. Наконец, слоны с бивнями такой длины, что каждым можно было проткнуть дюжину дантистов. Почему бы их судьбу не разделить и глаку? Вымирание — естественный ход природы. Нужен ли глак нашему миру? Кто пострадал, когда он вымер?

Но на самом деле выбора не было.

Мне предстояло выполнить последнюю волю Хикхофа. Куда денешься — слишком много нами было выпито. Мог ли я повернуться задом к его последнему призыву?

Естественно, первым делом я отправился в библиотеку. Я прочел о глаках все, прежде чем посетил банк.

Но мне мало что удалось узнать.

Глак — это высокая птица, схожая с журавлем, которая пронзительно кричит: глак, глак, глак! Глаки известны особенностями брачного танца, при котором они быстро вращают маховыми перьями против движения часовой стрелки. Они населяли субарктические области восточной части Северной Америки. Уже в середине XIX века было отмечено резкое уменьшение популяции глаков. Вид считается вымершим с 1902 года.

В банке я разглядывал чек — пятерка и три нуля — а тем временем поглаживал в кармане глиняного Хикхофа. Когда же увидел, что вице-президент уставился на мою руку, которая что-то делала в боковом кармане пиджака, я вытащил Хикхофа и поставил на стол.

— Это Хикхоф, — сообщил я.

— Хикхоф?

— Тот самый человек, который оставил мне эти деньги.

— Вы его носите с собой?

— В особых случаях.

— Очень трогательно. Это могло бы войти в красивый обычай.

После визита в банк я отыскал в телефонной книге номер магазина «Пудельвилль». Я набрал номер, и мне ответил голос, который мог принадлежать и человеку, и непроданному зверю. Голос был высоким и резким.

— Меня зовут Гарольд Норт. Я надеюсь, что вам говорил обо мне мистер Хикхоф.

— Я ожидала вашего звонка.

— Могли бы мы встретиться?

— Разумеется, и чем скорее, тем лучше.

«Пудельвилль» заботился о достойной клиентуре. Салон (так было написано на вывеске) располагался в старой части городка, представляющей собой гнездо крепких, солидно построенных домов, окруженных газонами, садами и обязательными оградами с воротами.

Там были дома тех, чьи предки поселились в этой части страны, и тех, кто пришел сюда позже, потому что ему улыбнулась удача.

Дома выглядели внушительно. Каждый — крепость, охраняющая приватный мир. И каждый из домов пережил немало жестоких зим.

В высоких окнах дедушкиных домов я видел чудесные игрушки — хрустальные канделябры, картины в золоченых рамах, старинные оловянные кружки, серебряные самовары, плотные шторы, балконы с витыми чугунными решетками, винтовые лестницы и деревянные панели на стенах. Каждый из домов был сам по себе яйцом, таящим внутреннее тепло и позволяющим время от времени вылупиться очередному птенцу, который хлопал дверью, выбегал на улицу к собственному автомобилю или поджидающему такси.

Эти намеки на движение, следы, еще не совсем засыпанные утренним снежком, струйки дыма, поднимающиеся над трубами кухонь, оживляли пейзаж, существовавший в замедленном ритме. Холодная зима взяла это гнездо в осаду. И навевала мысли о кладбище. Мне было нетрудно вообразить, что за мной топает Хикхоф, как незаметный шпион, следящий за каждым моим шагом и наслаждающийся роскошью снежной целины.

«Пудельвилль» занимал облицованный гранитом первый этаж особняка. Салон ничем не выдавал своей торговой сути, а уж тем более не признавался, что полон собак, птиц, рыбок, кошек, обезьян и даже муравьев. К стеклам изнутри не прижимались носики щенков и котят. А окно было со вкусом закрыто изображением какого-то знаменитого чемпиона пуделиной породы, глядевшего на вас с презрением существа, которое сумеет оставить свой след в потомстве.

Когда я открыл дверь, нежно звякнул колокольчик.

Звери на этот звук не откликнулись.

В помещении царил запах джунглей. Но даже в этом чувствовалась сдержанность.

Затем я впервые увидел Эльзу Муниш. Она стояла возле аквариума с тропическими рыбками, рассматривая рентгеновский снимок в голубом свете, исходившем от воды. Над ее головой в клетке сидела канарейка и вежливо напевала. Три или четыре пса старались просунуть носы сквозь раскрашенные цветными полосками решетки. Синяя птица дремала на ветке, а перед ней раскачивалась на веревке обезьянка, попискивая, как мышка.

Мисс Муниш даже не обернулась.

Она продолжала смотреть на пленку.

Я подумал, что она увлечена рассматриванием пуделиного мочевого пузыря или печени попугая.