Яхта: история с рассуждениями

– Вот именно, – повернулся Сева на звон, слегка холодновато скользнув по Ханне взглядом, и было неясно: то ли он ответил Саломее про любовь, то ли дал понять Ханне, что помнит о ее вопросе. – Я как-то не могу сейчас сосредоточиться, – обратился он к Олегу, тут же забыв про нее, – если я вообще способен охарактеризовать Иру. Она не была ни яркой, ни такой уж сверхчувствительной или особенно умной. Но мне с ней было хорошо, и я тоскую по ней. Я так дорожил этим «хорошо», что запрещал себе ее ревновать, замечая, конечно, твою неоднозначную тень. Хотя… она была упрямой, это подходит? Зачем я все это говорю? Где зарыта собака? Что она успела натворить перед этой аварией? А сама авария? Я думал. С первой секунды, как пришел в себя. Мы ехали по зимнему шоссе, шел снег огромными рваными хлопьями, и она спросила:

– У тебя бывает тоска от безысходности?

– Нет, я ищу выход, и тебе советую.

– Вышел, а там засада.

– Возвращаюсь и ищу снова. Тебе помочь?

– Да нет. Я сама.

И минут через пять – семь мы грохнулись во встречный грузовик. На прямой дороге. Она его видела. Но даже если предположить самое страшное, она не могла втянуть туда меня умышленно. Невозможно. Я отказываюсь в это верить. Нет!

– Любой человек, каким бы незначительным он ни казался, непредсказуем, – как всегда, с легкой отстраненностью, произнес Никита, – то есть пока он свободен хотя бы в отношениях со своим разумом. Им можно манипулировать иногда, но он остается непредсказуемым.

Ханна помалкивала, но из последних сил.

– Ирина нашла меня в офисе и попросила сделать контракт, – продолжил Никита.

– И что же это был за такой особенный контракт? – не выдержала Ханна.

– Почему «особенный»? Хотя, конечно, он был особенный и уникальный. Я не знал, что она была в положении.

– Так о чем она тебя просила? – Эта ее беременность Севу совсем добивала.

– Ее интересовал биостаз, причем применительно к ней самой.

– Что? – поднял брови Мухаммед. – Ты имеешь в виду крионику?

– Ой, мама! – воскликнула Мари. – Ирина тебя попросила ее заморозить? Это что, правда? Сева, Мухаммед, такое правда делают? Что, и в России тоже такое делают? – Мари выглядела такой потерянной и испуганной, как будто ее саму пригласили в холодильник, а она еще не решила.

– А почему она пришла к тебе? – спросила Виолетта. – Ты этим занимаешься, наверное?

– Можно сказать, что да. Я же связан в научной работе с исследованиями по наномедицине, а крионика без этого невозможна как идея.

– Где и когда ты познакомился с Ириной? – спросила Саломея. – В Америке?

– Да. Нас еще Пит познакомил. Он все время выходил со мной на эти разговоры. Особенно после того, как окончательно убедился, что неизлечим. Читал, встречался с американскими крионистами, но не решился. Человек, по сути, есть информационный феномен. Это ведь очень сложная психологическая, моральная, да и религиозная проблема. Возможно, лет через пятьдесят человечество будет в состоянии размораживать и лечить людей, но что такому человеку делать в совершенно другом и чужом социуме, без родственников и близких друзей, где скорее всего даже говорить будут на непонятном ему языке? Кому будет до него дело, до предка со старыми мозгами и представлениями о жизни. А вдруг его превратят в бесправного раба, здорового физически? Как-то Ирина присутствовала во время нашего разговора. «Что тут такого?» – подумал я тогда.

– Видишь, как бывает. Всего не просчитаешь, – заметила неторопливо Саломея.

– Скажи, а русских много… на этом криосохранении? – почему-то спросила Мари.

– «Много» – это в принципе громко сказано. Всего по миру таких клиентов не более двухсот, правда, насколько я знаю, контрактов уже более двух тысяч, но это цифры. Люди всегда могут передумать…

– А где сейчас Ирина? – перебил Мухаммеда Сева. Мысль о том, что у него есть замороженный или, лучше сказать, сохраненный ребенок, который оживет через сто лет, будоражила его голову. – Я могу о них заботиться?

Когда он сказал «о них», ему стало плохо. Послышались голоса. Он опять увидел себя в белом просторном зале с зеленым светом. Там был какой-то бородач в голубой одежде, подтянутый и стройный, смодулированный, наверное, по последней моде. Сколько ему было лет, он, по всей вероятности, и сам не помнил, но на вид не больше тридцати пяти.

– У тебя бывает тоска от безысходности? – спросил бородач.

– Возвращаюсь и ищу снова, – ответил Сева.

– Я помогу. – Бородач улыбался.

Сева посмотрел ему в глаза, и ему захотелось туда смотреть. Они показались ему добрыми и знакомыми. Из музеев, из книг, из храмов, из жизни…

– Сева, ты в порядке? – тормошила его Мари.

– Да, в порядке.

Она была близко, прямо перед ним. Он поцеловал ее в губы, даже не в губы, а в рот. От всего себя, вернувшегося из дальнего путешествия. И Мари дождалась…

Все молчали и смотрели на обыкновенное чудо. Тот, кто понимал.

14