Якобинец

Эмигранты делали вид, будто ничего и не происходило между 1789 и 1814 годом. Для них не было ни революции, ни Бонапарта. Историки-роялисты пытались вовсе вычеркнуть имена Марата, Робеспьера из школьных учебников истории.. А Бонапарт в их переписанной истории оказался всего лишь одним из генералов на службе у его христианнейшего величества Людовика XYIII!

Они не желали понимать, что король, занявший трон казненного, никогда более не будет «священной особой» в глазах народа. Мрачное молчание одних граждан, и трусливое, озабоченно-неискреннее «да здравствует» других, считались у эмигрантов за «всенародный восторг» от их возвращения..

Теперь очень многие били себя в грудь, что «все эти страшные годы» в глубине души «возмущались происходящим», «оставались в мыслях верными трону» и «тайно скорбели о судьбе королевской семьи», поспешно строчили сентиментальные мемуары, призванные выбить слезу или сразу орден, даже палач Сансон не оказался в стороне. Был ли искренен Сансон? Бог знает! Но доверять основной массе этих поспешно сляпанных мемуаров, оснований нет.

Вот трагикомическая ситуация! Кто же тогда столь ожесточенно воевал с роялистами, с интервентами в далеком уже теперь 1792- 94 году, кто же ценой сотен тысяч жизней не пустил англичан, немцев и австрийцев в Париж, если в 1815 все вдруг оказались «верными трону»?

То же самое уже происходило на рубеже 18-19 веков. Бонапарта вознесла к власти и прославляла именно та сила, которая убила и прокляла Робеспьера и якобинцев, французские олигархи, наконец, нашли себе покровителя, который защитит от трудящейся за гроши «черни» их наворованные капиталы и покончит с идеями подлинной демократии и социальной справедливости, о, теперь это называлось уже иначе – «непристойные вопли анархии…»

Люди, нажившиеся при власти Директории, могли быть довольны, в годы консулата и империи воплотилась их идея – «лишь там, где правит собственность, там правит закон».

Иное дело, что собственники создают законы в своих узких интересах и интересы их чаще всего чужды и враждебны народным, то есть обще-национальным, но об этом теперь говорить вслух уже нельзя, любые замечания вызывают бешеную агрессию, в выражениях не принято стесняться… – «экстремизм, подрыв основ человеческого общежития! Что, снова жажда крови замучила?! Хочется снова поставить на площади гильотину?!»

Но отчего и нет? Гильотина отличное воспитательное средство, как для прежних «хозяев жизни», так и для новых…впрочем, большинство республиканцев начала 19 столетия были реалистами и вовсе на этом не настаивали.

Агрессивны и нетерпимы к замечаниям республиканцев именно те, кому есть чего бояться и они знают это, и ограниченность других,… что толку пытаться отвечать на эти глупые обвинения, если вас не слышат и не хотят слышать принципиально?

Не только дворяне, вернувшиеся из эмиграции, но и банкиры, финансисты буржуа намеренно запугивали республиканцами малообразованных аполитичных обывателей, крича: «Они воплощение зла и жестокости!»

А кто же здесь воплощение добра и милосердия? Роялисты?

Они снова провозгласят Республику и назначат выборы в новый Конвент! (Так что в этом дурного?)

Вместе с ними вернется гражданская война и Террор!» Забывая с умыслом, что революционный террор 93 года не причина гражданской войны, а ее следствие, развязанной именно контрреволюционными дворянами и буржуа, теми, кто вернулись к власти на костях якобинцев…

Почва под корсиканцем заметно зашаталась только тогда, когда бесконечные военные расходы начали разорять поддерживающую его власть основную базу – всё тех же крупных собственников, человеческие и экономические ресурсы были истощены до предела, в армию стали призывать 15-16 летних подростков, призывники уклонялись, даже прятались в лесах, женщины стали делать аборты лишь для того, чтобы из их детей не сделали «пушечное мясо» для очередных «звездных» планов «дикого горца», в стране начался кризис производства…

Официальные вопли «ура!» и «Да здравствует император!» не выражали сути, попробовал бы кто закричать иное… Либо застенки «сюртэ», либо закрытая психиатрическая клиника…

Племянник Дюплэ, Симон, бывший секретарем Робеспьера, много лет позднее побывал и агентом полиции Бонапарта, послужил и в королевском министерстве внутренних дел после Реставрации…Такова низменная часть человеческой природы… Что толку скрывать, таких было немало… Впрочем, с другой стороны, выжившим тоже нужно было чем-то жить и где-то работать.

Благороднее и честнее прочих оказались те, кто не кричал «Да здравствует!» корсиканцу, кто, спустя 15 лет, мрачно молчал, надвинув шляпу на глаза, провожая взглядом развевающееся в руках всадников белое знамя с ненавистными лилиями Бурбонов!

Их ожидала волна нового, теперь уже монархического террора, очередная волна за истекшие с Термидора 20 лет.