Якорей не бросать

Будто невзначай Андрей окатил с головы до ног и капитана и, перекрывая вентиль, с опаской косит глазом на Носача. Капитан же снисходительно усмехается: он понял все. Андрей облегченно улыбается: кто знает, чем бы это могло кончиться! Капитан у нас с характером.

И опять шкерка, опять работа —по сторонам некогда глянуть.

Ну наконец-то все!

Быстро убираем тяжелые столы. Сгребаем деревянными гребками с палубы рыбьи головы, хвосты, обрезки и бекаса к мукомолке в «карман». Дружно кричим:

— Пошел! Пошел!

И наваливаемся на гребки, упираясь ими в гору бекаса и рыбьих отходов. Мишель де Бре поливает гору из шланга, чтобы разбить ее, разжижить. И вот стронулась она, пошла-пошла! Мы ускоряем шаг и уже бежим, чтобы не потерять инерции, чтобы не застопорить. Бегу из последних сил, запнусь — не встану. На подмогу кидаются еще несколько человек, и с дружным криком, со свистом заталкиваем мы эту гору в мукомольный «карман», к горловине. Довольные, идем к новой куче, и все повторяется снова. А ноги уже дрожат, подкашиваются.

— Шабаш! — весело кричит штурман Гена.

Окатываем палубу из шланга. Для следующей подвахты место подготовлено. Те, кто нас сменяет, уже выходят на палубу. Они еще чисты, не мокры и со свежими силами.

Сейчас для них поднимут трал.

И начнется шкерка!

Но нас это уже не касается. Мы — все! Мы — отработали.

Медленно спускаемся в рыбцех. Там мы снимем свои мокрые, облепленные рыбьей чешуей и кровью рыбацкие доспехи, повесим их сушить, а сами пойдем в душ.

— Глядите! — кричит кто-то. — Дельфины!

Перед тем как нырнуть в дверь рыбцеха, вижу стаю дельфинов. На огромной скорости они обгоняют «Катунь». То выскакивают, сверкая светлым брюхом, на поверхность, то стремительно ныряют, разрезая острым темным спинным плавником волны. Они, как истребители в небе, в четком строю показывают фигуры высшего пилотажа над водой. Стремительные, изящные существа будто знают, что ими любуются, и они все повторяют и повторяют свои номера.

— Живут же! — с восторженной завистью произносит Мартов и победоносно оглядывает всех нас, будто это он придумал дельфинов.

— Красивее их ничего не видал, — говорит капитан, и обгорелое под африканским солнцем лицо его освещается мягкой улыбкой, глаза голубеют. Он любовно смотрит на прекрасных и грациозных дельфинов, а я смотрю на него. Красив сейчас капитан. И меньше всего он похож на морского грозного волка, просто стареющий, добрый и уставший от моря человек.

Добираюсь до штурманской душевой. На траулере две душевые: одна для матросов, другая для комсостава. Сбрасываю с себя пропотевшее белье, отмываю грязь, потом стою под прохладным душем, чувствую, как возвращаются силы, блаженствую. Стою под освежающим душем, а перед глазами широкая и длинная река погубленной рыбы за кормой. «Что делают? Что делают!..»

До сознания не сразу доходит стук, кто-то ломится в дверь. Открываю.

— Ты что, уснул тут? — спрашивает Носач недовольно. — Стучу, стучу.

У капитана в каюте есть своя ванна, но он не любит в ней мыться, ходит в штурманский душ.

— Нет, не уснул. Задумался.

— Рано еще задумываться. Еще только два месяца в рейсе. Вот к концу, когда шесть месяцев будет, тогда задумаешься, — усмехается капитан. — Тогда, дорогой, сильно задумаешься.

Носач быстро сбрасывает мокрые грязные штаны, все в чешуе, в рыбьих внутренностях, в крови, стягивает потную майку. Последние дни, как пошла большая рыба, Носач все время такой. Мишель де Бре говорит: «У меня одна машина на него работает». В прачечной траулера две огромные стиральные машины, на домашние они совсем не похожи. В них прачка Мишель де Бре стирает наше рабочее и постельное белье.

Капитан сбросил с себя все и стоит передо мной во всей своей красе. Странно как —лицо в крупных глубоких морщинах, вьющийся густой еще чуб сильно побит сединой, глаза с усталым прищуром много повидавшего и познавшего человека, а тело все еще молодое, сильное, стройное, без старческой дряблости кожи, без жировых складок, без лишнего мяса. Красивый мужик капитан.

Носач регулирует напор душа, делает его сильнее и становится под воду, блаженно фыркает, с него стекают грязные ручьи.

— Так о чем задумался, если не секрет? — добродушно спрашивает он, душ привел его в хорошее расположение духа.

— Да вот подумал: столько рыбы угробили. Целая река протянулась. И все— давленая, погубленная. Что же они делают?

— Что! Что! — вдруг кричит Носач. — Рыбу ловят! Вот что!

— Ты не ори на меня! — взрываюсь и я. — Мы тут оба без штанов, мы тут сейчас равные!

— Без штанов, да не равные! — хоть и сбавляет тон Носач, но смотрит на меня яростно, смаргивает с ресниц набегающую воду. — Ты вот чистенький стоишь, а я вот грязный.

И правда, я уже вымылся, а он еще смывает пот, грязь.

— Тебе что! — опять повышает голос Носач. — Ты поплавал, посмотрел — и ручкой нам помашешь. Да еще накатаешь потом про нас, какие мы тут несознательные. А я должен дать заработок всем, и тебе в том числе. И план, план выполнить обязан! План — это все! Ясно, дорогой? Сейчас для меня нет ничего выше плана! Во-от!