Яков Каша

Но патрули политбюро в полном составе заняли опасные перекрестки на фасадах зданий. Поднял глаза Емельян, увидел боевую цепь портретов с Центровым во главе и вспомнил, как его самого било демобилизованное крестьянство в участке. Только зубами скрипнул: «Гад отец, сука Анюта, курвенок Игоряха… Эйсех вус… Зовер…» Не отвел душу на тонконогом, в копилку злобу отложил. «Эх, революцию бы…» Так контрреволюционное правительство в который раз спасло от революционных погромщиков неблагодарного интеллигента. Впрочем, тонконогий это понял. Прибежал тонконогий в праздничную компанию… Анчоусы… Крабы с яйцом… Сельдь в сметане… Студень телячий… Гренки со шпротами… Шампанское «Крымское»… Коньяк дагестанский «Приз» с лошадиной головой на этикетке… Праздник…

Засмеялся тонконогий и процитировал Горация:

Граждане, граждане!
Деньги вы прежде всего доставать трудитесь. Добродетели потом…

Ешьте анчоусы, гренки со шпротами жуйте! А далеко ли до последнего дня, этого никто не знает.

А на улице блоковский революционный ветер.

Во втором часу ночи вышла молодежь во двор от дешевого бутербродного стола. Игоряха, Тамарка, Игоряхина пятнадцатилетняя любовница, Нинка, подруга Тамарки, которая сохла по Валерке Товстых, и пара молодых женатиков Ирка-Юрка. А Валерки с ними не было, завел себе девочку на стороне.

— Ничего, — смеется Игоряха, — проучим его, чтобы обществом не пренебрегал.

У Игоряхи с Валеркой дружба была веселая, вечно они друг другу подвохи строили, шутки разные. А готовились вместе в университет поступать, на исторический.

— Поступим, — говорил Валерка, — национальные кадры нужны. Недаром Ломоносов писал: «Что может собственных Платонов и быстрых разумом Аронов российская земля рождать…»

Остроумный Валерка, но и Игоряха ему уступить не хочет.

— Не горюй, Нинка, мы его отучим к чужим ходить и своими пренебрегать. Мы его в проходном дворе перехватим, где ящики лежат, магазинная тара.

Походили по двору, поежились, пообнимались, слышат шаги.

— Тихо, — шепчет Игоряха, — Валерка идет.

Подкрался Игоряха, едва сдерживая смех, кинулся сзади на плечи Валерке, кепку его ему же на глаза глубоко рывком надвинул, прижал к пустым ящикам и начал часы с руки снимать. Валерка охнул, пискнул как-то, а вся компания за углом рты зажимает, чтоб не расхохотаться… Вдруг Валерка вывернулся, то ли почувствовал слабину нападавшего, то ли часы стало очень жалко, вывернулся и сильно ударил кулаком Игоряху в солнечное сплетение. Упал Игоряха, как подрубленный. Выбежала вся компания из-за угла.

— Ты что делаешь, Валерка! — кричит Нинка. — Он же пошутил.

— Ничего, — говорит Валерка, оглядываясь, — в следующий раз будет знать, с кем и какие шутки проходят. Гангстер какой нашелся. Кто же так грабит…

Наклонилась Тамарка над Игоряхой, а он уже ее не видит. Видит он только ночной купол небесный, звездами усыпанный. Опустились края этого купола как шатер на землю, и меж звезд люди, такие же маленькие, как звезды, усеяли над Игоряхой края ночного небесного шатра.

— Ой, ребята, — кричит Тамарка, — плохо Игоряхе. Пена изо рта с кровью.

Любила Тамарка Игоряху, стихи ему писала:

Так тоскливо спать ложиться,
Укрываться простыней,
Лучше вместе нам напиться,
Сбросить стыд свой нагой…

— Ой, плохо Игоряхе, — кричит Тамарка.

— Ребята, — запинаясь говорит Валерка, — вы ж видели… Не знал я… Он сам сзади… Я ж думал, грабят…

— Чего оправдываться, — кричат ребята, — «скорую помощь» надо.

Кто уж что кричит, непонятно… Побежали на угол — телефон-автомат не в порядке… Побежали на соседнюю улицу — у телефона-автомата вовсе трубка вырвана. Побежали звонить в одну квартиру, не пустили, во вторую — совсем не ответили… Людей можно понять. Ломятся ночью, кричат, а праздники — опасное время… Побежали такси ловить… Это в Москве-то, в праздники, в третьем часу ночи на окраинной улице такси поймаешь… Бегали, бегали…

— Ой, совсем плохо Игоряхе, — плачет Тамарка, — белый весь, и глаза закатились…

— Сажай его мне на спину, — кричит Валерка, — сзади поддерживай…

И помчались по пустым улицам. Как конь скачет Валерка, дышит с надрывом, обхватил болтающиеся ноги Игоряхи, а сзади Игоряху Юрка за спину поддерживает. Руки Игоряхи Валерку словно вожжи хлещут, голова у Игоряхи мотается. Девочки тоже бегут, но поотстали. Проскакали так несколько улиц.

— Стой! — милиция, демобилизованное крестьянство, — давно пятнадцать суток не получали?

— Товарищу плохо…

— С перепою, что ли?

— Нет, несчастный случай… «скорую» надо…

Подбежали девочки.

— Плохо ему, — плачет Тамарка, — помогите…

— Ну как, дружок, — потряс Игоряху за плечо милиционер.

— Так он же мертвый, — говорит второй милиционер.

— Я — я-я-я, — заикается Валерка.

— Снимай его со спины, — говорит второй милиционер, — теперь уж ему спешить некуда.

— Они видели, — заикается Валерка, — он сам… Он сзади напали грабить…

— Поехали в участок, там разберемся.