— Тише говори, — снова сердито сказала Анюта, — и чем это у тебя пиджак выпачкан? Соплями, что ли?
— Ах, это, — глянул на лацкан Емельян, — это мне в кашу плюнули… Эй сех вус… Зовер… А между прочим, слыхали? В Трындино Шибанов, инженер с мебельной фабрики, из ревности жену свою убил… Светлану. Двое детей осталось. Говорят, он ее давно подозревал в связи с электриком, но прямых доказательств не было, а она свою вину категорически отрицала. Вечером Шибанов пошел на торжественное заседание, по случаю вручения ветеранам медалей. Возвращается домой, застает у себя теплую компанию, человек пять. Три мужика, две бабы и его жена Светлана. А среди мужиков электрик, парень молодой, здоровенный. «По какому поводу?» — спрашивает инженер, но здоровается дружески, поскольку доказательств нет. «Ах, родной, ах, дорогой, садись с нами, — говорит инженерова жена, — у подруги сегодня день рождения, зашли ко мне…» То да сё… Зовер… Эйсех вус… Он, думает, фарвус нет… тоже садится, беседует, выпивает, потом гости и электрик с ними ушли. Светлана стала мыть посуду, а инженер от усталости лег спать в комнате детей. Под утро он проснулся от жажды и пошел на кухню воды выпить. Глядь, жена его лежит на диване вместе с электриком, в обнимку. Вначале, естественно, он оторопел, а потом схватил топор и обухом ударил несколько раз по голове жену и элетрика… Сделал им коп ин кестел…
Яков не стал перебивать, видя, в каком состоянии Емельян. Думает — выговорится и заснет. И верно, поговорив, Емельян, далее не ужиная, быстро уснул.
Однако ночью Яков проснулся от крика Анюты и плача Игоряхи. Он сразу понял, Омеля Анюту бьет. Кинулся Яков без слов в одном белье. Анюта же завернула Игоряху в одеяльце и как была, босая, в рубашке ночной, выбежала на улицу. Хорошо — тепло было, хоть и мокро. А Яков с Емельяном ни единого слова друг другу не сказали, а только дрались. Емельян был молодой, но прогнивший от водки, а Яков соблюдал себя и потому сохранил силу. Крепко били друг друга, но только руками. Ни голову, ни ноги, ни, тем более, тяжелые предметы не применяли. Все же отец с сыном дерутся. Умаялись, вышли во двор, рядом умыли возле колодца кровь с лиц.
— Иди в дом, — говорит Емельян жене, — пацана простудишь. — Кончились танцы, гармонист устал… Эйсех вус… Фарвус…
А на следующий день пропал Емельян. Пошел на работу и не вернулся… Ни днем к обеду, ни вечером к ужину, ни ночью.
— Он у Зинки, — нервничает Анюта, — у Зинки Чепурной. Зинка Чепурная, дочь того самого Чепурного, трактор которого убил Полину, была росту небольшого, а рот большой и зубы белые, семечко к семечку… Отборные зубы, фарфор… Хотя и у Полины были такие зубы и у Анюты. Красотой зубов девки в этой местности славились, может оттого, что много ели чеснока. Но Зинка при подобных зубах отличалась турецкой чернявостью. Емельян же по приходу из армии опять за гармонь взялся. И была эта пара Емельян — Зина, словно друг для друга предназначенная. В область на смотр собирались посылать. Как объявят: «Исполняет Зинаида Чепурная, аккомпанирует Емельян Каша», — зал сельского клуба сразу зашумит, а потом затихнет, удовольствие предвидя. Голос у Зинаиды был возбуждающий, она словно не пела, а ласково стонала.
А Емельян перебор дает.
А Зинаида с платочком в руке.
— У Зинки он, Чепурной, у Зинки, — нервничает Анюта.
— Если так, то не сын он мне, а тебе не муж, — говорит Яков, — пусть идет в семью убийцы его матери… А мы без него жили и проживем… Ведь верно, Анюта? Игоряху воспитаем…
— Верно, — отвечает Анюта и повернулась как-то, плечом повела так, что совсем в тот момент исчезла разница между нею и молодой Полиной, в первый год женитьбы Якова и рождения Емельяна. Даже кофточка на ней была похожая, ситцевая в крапинку, на груди в обтяжку. И задрожало, защекотало у Якова, покатилась щекотка полукругом вниз от пупа по животу и остановилась в напряжении.
Поужинали в покое. Игоряха тоже не плакал, заснул тихо. Мир царил в хате, семейное удовольствие. Но на третьи сутки все же заволновались. Пропал сын Омеля, пропал муж Емельян.