Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

За неимением другого помещения мы сняли большой помещичий дом в восемнадцать комнат со старинной обстановкой: вольтеровские кресла, клавесины, часы Екатерининских времен. Этот дом принадлежал известному баснописцу Дмитриеву, бывшему министру Александра І207Кабинет был украшен портретами царственных особ конца XVIII и начала XIX столетий, грамотами на имя Дмитриева. За помещение с отоплением мы платили двадцать пять рублей в месяц. Эта сумма считалась очень большой в то время, и все знакомые настаивали на том, что мы должны написать наследникам Дмитриева в Петербург с просьбой уменьшить плату. Дом помещался в большом саду с выходом к мосту через реку. Как только доносился звук колокольчика, что означало приближение какого-нибудь проезжего к мосту, мы или сами выбегали, или посылали прислугу тащить проезжего к нам. Эти проезжие угощались чаем, обедом, а иногда оставались на день, на два гостить.

Случайно в Старом Буяне оказалась довольно интересная компания: судившиеся по известному «процессу ста девяноста трех»208 земский врач Иван Иванович Гауэнштейн209, молодой и интеллигентный социал-демократ, находившийся в переписке с вождем социал-демократии в Германии Бебелем210, и фельдшер Юнеев со своей женой211Они имели большое влияние на маленький кружок интеллигенции. К ним примкнули учитель с учительницей, дочери священника и сам священник Помряскинский212, необыкновенно симпатичный, толерантный человек.

Живя в селе, мы часто наезжали в Самару, и в 1881 году, когда меня перевели туда, я быстро сделался там своим человеком. Уже в 1880-м, во время «диктатуры сердца» Лориса-Меликова213 я был в числе трех от Самарскаго округа утвержден в должности судебного следователя. Мои личные хорошие отношения с судом, прокуратурой и товарищами, а также более или менее независимое положение утвержденного судебного следователя давали мне возможность посвящать свое свободное время общественным делам. Мы с женой принимали участие во всех просветительно-культурных и благотворительных учреждениях Самары. Особенно нас интересовал вопрос помощи учащимся и детям улицы.

Понятно, занимая место судебного следователя в большом городе, куда наехало много евреев, я не мог не принимать самого деятельного участия и в их судьбе. Чтобы пользоваться жалким правом дышать самарским воздухом, евреи прибегали к разным ухищрениям. Иногда для этого привозили с собой курьезные ремесленные свидетельства. Как-то раз при мне в полицейское управление явилась еврейская семья, изможденные муж с женой и трое худосочных детей, и предъявила свои ремесленные свидетельства. Оказалось, что ремесленный староста местечка Крынки Гродненской губернии по ошибке выдал мужу свидетельство на звание белошвейки, а маленькой худой его жене, находящейся «в положении», на звание кровельщика. В то время полиция могла проверять евреев-ремесленников. Секретарь полиции, считавший себя очень остроумным, распорядился поселить этого «кровельщика» на крышу соседнего дома, – произвести починку. С большим трудом мне удалось освободить эту семью от пытки.

Самара в начале семидесятых годов из небольшого уездного города стала превращаться в довольно значительный торгово-промышленный центр. Из всех городов Поволжья она заняла, если не первое, то одно из первых мест. Удобно расположенная на берегу Волги, с постройкой Самаро-Оренбургской, а впоследствии Самаро-Златоустовской железной дороги, она сделалась транзитным пунктом, соединившим Россию с Сибирью и со Средней Азией. Из-за ее быстрого роста Самару стали сравнивать с американским городом.

Нигде не было столько миллионеров, как здесь. Шихобаловы и другие известны были всей России. Эти миллионеры были очень типичны. Шихобалов, к которому перешли все имения разорившихся помещиков214, владел чуть ли не пятьюстами тысячами десятин земли. У него была масса хуторов, управлявшихся приказчиками. Платил он последним мизерное жалованье, но они бессовестно его обкрадывали. Приказчики, ожидая его приезда, готовили ему обед из тухлого мяса, доказывая этим свою бережливость, что очень Шихобалову нравилось. В то же время эти приказчики на краденые деньги скупали участки у башкир и через несколько лет службы у Шихобалова сами делались крупными землевладельцами. Занимал этот богобоязненный Шихобалов роскошную квартиру чуть ли не в двадцать комнат, причем сам помещался в темной комнатке, выходившей во двор, а жена его, молодая красавица, на которой он женился после смерти своей первой жены, уже стариком, спала в комнате при входе в переднюю. Парадные комнаты сохранялись для торжественных случаев и губернаторских посещений.