Яков. Воспоминания (СИ)

— А Вас никто не отпускал! — бросил я ему в спину.

Терпение Разумовского лопнуло, наконец. Он медленно повернулся ко мне с искаженным от ярости лицом.

— Что ты о себе возомнил! — прорычал он, упирая трость мне в грудь. — Шавка полицейская, я уничтожу тебя!

— Это я тебя уничтожу, — ответил я ему, с наслаждением выпуская на волю всю мою пылающую ненависть и хватая врага за грудки. — Я раздавлю тебя!

Несколько минут мы мерились крепостью захватов, осыпая друг друга оскорблениями. Наконец он оттолкнул меня резко и вырвался.

— Я вызываю Вас, — произнес Разумовский официальным тоном, будто не он только что виртуозно пользовался кабацкой бранью.

— С превеликим удовольствием, — ответил я ему. — Завтра же, утром.

— Отлично, — сказал князь, с трудом переводя дух. — Я пришлю Вам моего секунданта.

Действительно отлично. И на этот раз я пристрелю мерзавца. Пристрелю хотя бы ради того, чтобы грязь, в которой он испачкан с ног до головы, не могла коснуться Анны. Она возненавидит меня за это, я знаю. Но не все ли равно мне теперь? Она выбрала. И она не верит мне, никогда не верила. А значит, только убив князя, я смогу спасти ее от него.

Проводив Разумовского взглядом, я заметил, что у нашей стычки, оказывается, были свидетели. Господа Тропинин и Чехов стояли неподалеку, глядя то на меня, то на князя в немом ошеломлении. Полагаю, последние наши фразы им были отлично слышны. А вот это совсем ни к чему. Никто не должен узнать о происшедшем. Тем более что я при исполнении сейчас. Я рассчитываю закончить это дело сегодня, но пока… В общем, никто знать не должен. Так что я решительным шагом направился к невольным зрителям.

— Господа, я прошу сохранить в тайне все, что Вы только что видели, — сказал я им. — И факт вызова на дуэль тоже.

— Разумеется, — сказал Тропинин.

— Можете быть уверены, — добавил Антон Палыч.

Что ж, вопрос можно считать решенным. Теперь нужно быстро закончить это дело, чтобы оказаться свободным к завтрашнему рассвету.

— Господин Тропинин, — сказал я, — у меня к Вам несколько вопросов.

Чехов вежливо откланялся и поспешил уйти.

— Скажите, — спросил я Тропинина, — а в каких отношениях Вы были с Алексеем?

— В натянутых, — усмехнулся драматург. — Конечно, я раздражал его, как любого молодого человека раздражает любовник его матери.

— А он просил Вас о содействии в попытках в своем сочинительстве?

— Нет, — снова усмехнулся Тропинин, — он презирал меня.

Какая недобрая у него усмешка. Возможно, Алексей действительно презирал его, а вот Тропинин, кажется, Гребнева просто ненавидел.

Кивнув в знак того, что узнал все, что хотел, я пошел к дому.

Но едва я вошел в дом, как мне навстречу кинулась госпожа Нежинская. Ее только мне не хватало сейчас для пущего счастья.

— Ну неужели ты думаешь, что Разумовский убил? — спросила она взволнованно.

Господи, и она туда же! Тоже собирается указывать, как мне работать?!

— Я не думаю, — ответил я резко. — Я веду расследование!

— Что это? — спросила Нина. — Мелочная месть?

Ярость снова заиграла, ослепляя. Мелочная? Нет, я не стану мелочиться. Он мерзавец и предатель, и я убью его завтра.

— Может быть, пора определиться, на чьей ты стороне? — спросил я Нину Аркадьевну.

— На твоей, — ответила она. — Я всегда на твоей, поэтому я не люблю, когда ты выглядишь дураком.

— Тронут, — улыбнулся я ей, — очень тронут.

Замечательная речь. Особенно в свете истории с Гроховским.

— А где ты была в момент убийства? — спросил я ее с легкой иронией.

— Здесь и была, — раздраженно ответила Нина, — в компании нескольких свидетелей. Этот Алмазов пел…

— А потом? — перебил я ее.

— А потом все кинулись искать Гребнева, — сказала Нежинская. — Я уехала.

— Может быть, ты уехала потому, что знала, что он уже мертв?

— Ты болен? — возмутилась Нина.

— Почему ты уехала? — перефразировал я свой вопрос.

— Потому что в отличие от твоей Анны, я не интересуюсь расследованием, — сказала Нина Аркадьевна презрительно — Я поняла, что вечер испорчен, и уехала.

А вот этого ей говорить не следовало. Не следовало упоминать Анну. Не стоит меня злить сейчас, я ведь могу и не сдержаться.

— Вот и скажи князю, — язвительно посоветовал я ей, — пусть хорошенько вспомнит все, что было вчера.

Нина Аркадьевна одарила меня еще одним возмущенно-презрительным взглядом и удалилась в дом.

Пусть я и не считал Семенова виновным, но меня устраивало то, что убийца уверен, что я так думаю. Поэтому я решил отправить его в камеру управления. Не скрою, мысль о том, что этот мелкий пакостник, путающийся под ногами у следствия, посидит в камере, грела мне душу. А нечего тут самооговором заниматься и мешать мне работать.

Мой круг подозреваемых становился все уже. Собственно, я был уверен уже в том, кто убийца. Оставалось лишь придумать, как доказать его вину.

Когда я в сопровождении печального и подавленного Семенова вышел на крыльцо, ко мне подошел городовой, вернувшийся из города.

— Ваше Высокоблагородие, — сказал он, — госпожа Полонская умерла. Не довезли.

— Никому пока ни слова, — велел я.