Яковлев А. Сумерки

После этого случая я не счел возможным работать дальше в Фонде Горбачева. Возникла идея восстановить работу Ко­миссии по реабилитации жертв политических репрессий, те­перь уже в России. Президент Ельцин согласился и назначил меня ее председателем. Я об этом уже писал. Должность об­щественная, бесплатная. Кроме того, начал создавать собст­венный фонд. Борис Николаевич поддержал и эту идею. Со­здал, живу им. Фонд окреп, издает сейчас ранее закрытые документы советской и российской истории XX века. Уже изданы сборники о восстании в Кронштадте, трагедии в Ка­тыни, о Берии, Жукове, двухтомник «Сибирская Вандея», «ГУЛАГ», «Власть и художественная интеллигенция», «Дети ГУЛАГа». Чрезвычайно информативны пятитомник «Как ло­мали НЭП», двухтомник «1941 год», «Государственный анти­семитизм», «Сталинские депортации», «Лубянка». Всего пла­нирую издать до 50—55 томов документов.

Я настроился на работу в фонде и в Комиссии по реаби­литации жертв политических репрессий. Тем более что рабо­та этих двух организаций легко совместима по своему со­держанию. Стал потихоньку отходить от непосредственной политики. Что-то в деятельности новой власти нравилось, что-то нет. Но всегда находил объяснения и оправдания — дело новое, люди молодые, еще не битые. Но успокаиваться, как оказалось, было рано. Снова задергалась кардиограмма еще больного реваншем общества. Большевики повели дело к устранению от власти Ельцина. Появились всякого рода компроматы, предложения об импичменте. Шум, гам, дема­гогия.

В это время (июнь 1993) Борис Николаевич обратился ко мне с просьбой подготовить ему проект речи, с которой он собирался выступить перед общественностью. Я решил вос­пользоваться этим предложением, чтобы изложить в доволь­но откровенной форме наиболее острые проблемы, причем значительную часть тезисов выступления посвятить прези­дентской самокритике. Тезисы я разбил на разделы, напри­мер: почему нельзя возвращаться назад? Что мы строим? Что мешает нам больше всего? О саботажной роли чиновни­чества. О преступности, подчеркнув, что в этом явлении — «подлинная угроза историческому будущему России». Я пи­сал также о частной собственности, фермерстве, самоуправ­лении и других перезревших проблемах. Отклика мои «всхлипы» не получили.

Спустя месяц президент снова попросил меня помочь ему подготовить речь на заключительном заседании Конституци­онного совещания. Я снова решил изложить свои тревоги от­носительно обстановки в стране, писал, что новая Конститу­ция должна стать основополагающим правовым актом граж­данского общества, что человек в правовом отношении должен стоять над государством и его чиновничеством.

Процитирую отдельные положения, которые я предлагал включить в речь президента.

«По моему глубокому убеждению, на карту поставлена судьба России, ее демократическое развитие. Кризисное со­стояние общества достигло такой отметки, когда каприз­ный маятник истории может качнуться в любую сторону. Работа над Конституцией, выражающей новый обществен­ный уклад России, пришлась на самый острый и противоре­чивый момент переходного периода. Экономика, политика, нравственность сплелись в один узел. Жернова истории бес­пощадны к нам, но и нам, в свою очередь, жаловаться не на кого, кроме как на самих себя...

Меня больше всего удручает в современной российской об­становке то, что общество больно нетерпимостью, прони­зано непомерным противостоянием, чаще всего искусствен­ным...