Якудза из другого мира. Том V

Эта легкая манипуляция чувством вины вряд ли сильно ударит по такому прожжённому цинику, как Ёсимаса Сакурай. Однако, щепетильность в отношении чести крепка в японской крови, потому-то у меня и получилось так легко одолеть братьев Рику. Возможно, небольшой удар послужит той трещинкой, от которой потом разойдется широкая щель, и которая послужит причиной обрушения постамента Сакурая.

В любом случае, словесная атака была произведена, теперь нужно ожидать либо блока, либо контратаки…

— Ты убил Ватанабе? — послышался старческий голос за экраном. — Но зачем? Он же помогал нам…

— Так было нужно, — презрительно сморщился мой двойник. — И вообще — это не твоё дело.

Я даже чуть сбавил ход. Вот это новости… Разлад в группе всегда на руку противнику, а значит, недопонимание в группе Сакурая на руку мне. Надо бы подлить маслица в огонь — жар может помочь той трещине, которую я сделал своей манипуляцией вины.

— Да нет, на самом деле этого не стоило делать. Ватанабе был всего лишь стукачом, но стукачом преданным. Он заботился о тебе, Сакурай… Мог бы жить и мог бы тебе служить! Ведь я слышал, что клан Хаганеноцуме отвернулся от тебя?

— Что? Клан отвернулся от тебя? Какой позор…

— Заткнись, старик! Это не твоё дело. Оябун поймет, что я умею мстить, когда увидит тела этих пятерых!

— Ты убил этого мальчика? Зачем? Ведь ты хотел наказать только нападавших! Ёсимаса, ты воспользовался моим доверием!

— Завали хлебало, старик! — гневно рявкнул Сакурай и я увидел, каким бываю мудаком, когда ору на сэнсэя.

Даже сделал себе пометку никогда не повышать голос на сэнсэя… Тут же сделал ремарку, что не буду повышать, если он сам не заслужил этого. И добавил про себя, что сэнсэй всегда сумеет вызвать мой гнев — для него моя ярость служит елеем для души. Да-да, если я не заору, то он посчитает такой день прожитым напрасно. Но выглядел я полнейшим мудаком…

И в то же время я сделал себе пометку, что в стане врага вообще не все в порядке. На этом стоит сыграть.

— Оябун тебя не примет. Да и людей не даст, ведь ты погубил своих соратников, — продолжил я накидывать говно на вентилятор. — Старик правду говорит. И я думаю, что люди сами откажутся работать с тобой.

— Меня одного достаточно, чтобы справиться с вами, — прошипел двойник.

— Конечно-конечно, ведь больше никто не пойдет на верную смерть.

— Мальчишка прав, Сакурай, никто не захочет работать с неудачником. Да и я рядом только потому, что обещал своей умершей сестре выручить непутевого сына в случае неприятности.

— Я тебе сказал — завали хлебало, старик! — прорычал двойник и картинка камеры запрыгала. — Не вмешивайся в мои дела!

— Не смей так разговаривать со своим дядей! — выкрикнул я. — Имей уважение по отношению к родственнику!

— Да! Даже хинин это признает! Да если бы не я, то ты, сучонок…

— Что? Ты мою мать сукой назвал? — взревел Сакурай.

Послышался звук удара, а затем тихое поскуливание, как будто наказали щенка за оставленную на ковре лужу.

Я даже остановился. Похоже, что у меня получилось углубить трещину. Если ещё пару ударов нанести, то можно перетащить на свою сторону того, кто скрывается за камерой. А что? Неизвестный старик уже признал мою правоту, так что нужно только поддать жару.

— Не смей так обращаться со старшими! — выкрикнул я в камеру так, что невысокая женщина отшатнулась прочь и поспешила перейти за угол.

Её испуганный взгляд напомнил мне, что я нахожусь на улице, где могут возникнуть посторонние уши. Такие уши мне были не нужны, поэтому я завернул в небольшой закуток и спрятался за мусорным контейнером. Не самое приятное соседство для моего носа, но ради задуманного можно и потерпеть.

— Хинин, да как ты смеешь мне указывать? — прошипел двойник, когда я вновь уставился на экран.

— А так и смею. Ты уже знаешь, что я не тот, за кого себя выдаю…

— Да, ты русский в теле японского мальчишки.

— Так вот, я сейчас быстро расскажу историю, и ты поймешь, что я смею так говорить. Я вырос в то время, когда к взрослым прислушивались и взрослых уважали. Да если бы нашкодившего мальчишку, привел домой какой-нибудь старик и сказал, что тот обзывал его, то отец таких бы люлей ввалил мальчишке, что не передать словами, — начал быстро говорить я, не давая перебить себя. — Меня растила улица и авторитет старших был непререкаем. Нас с детства учили, что молодым везде у нас дорога, а старикам везде у нас почет. И мы помогали старикам. Помогали чем могли. И нас называли тимуровцами в честь мальчишки из книги, который был чист душой и сердцем…

— И что?

Ему всё-таки удалось вставить слово.