Якудза

– Сумка открывай, блят! Чего встал? Твой мама сыктым, сюда дай! Э?! Сумка дай сюда, сказал!

Ибрагим не вписывался в картину осени. Он много и громко говорил, и у него плохо пахло изо рта. И именно сейчас, когда на Витька почти снизошло что-то очень большое, важное, с детства до боли знакомое, Ибрагим с его ненужными словами и запахами был совсем не в тему.

Ибрагим шагнул вперед, схватил сумку и дернул на себя. Витек равнодушно разжал пальцы и отпустил ручки. Не ожидавший столь легкой победы Ибрагим качнулся назад и на секунду потерял равновесие.

Это неправда, что секунда – очень короткий отрезок времени. Он более чем достаточный для того, чтобы достать из кармана вторую руку и ударить человека стволом револьвера в горло.

– Твой рот… хрррр!!!

Ибрагим выпустил сумку, схватился за кадык и опустился на землю. Но он уже мало интересовал Витька. Под аркой не было листьев – там был только голый асфальт, а это было неправильно. Осень манила Витька своим увядающим великолепием. Он шагнул вперед, но что-то помешало ему сделать следующий шаг.

Витек посмотрел вниз. Ибрагим хрипел. Держась свободной рукой за горло и сверкая выпученными глазами, другой рукой он цеплялся за его ботинок. Витек поморщился, потом нагнулся и размашисто ударил Ибрагима кастетной накладкой в висок.

Ибрагим дернул ногами и затих. Витек высвободил ботинок из скрюченных пальцев и пошел вперед, к свету.

А впереди, конечно, была осень. Впервые за всю сознательную жизнь Витьку захотелось написать стихи. Прекрасные, как сама умирающая природа.

– Документы принес? А Ибрагим где?

У выхода из арки была не только осень. Там были еще какие-то люди, также не вписывающиеся в окружающий ландшафт. Одного из них Витек откуда-то знал, причем знание это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Напротив, присутствие этого человека напрягало и мешало просто смотреть на столь долгое время недоступную ему красоту.

– А сумка где? Это… ты что, совсем…

Он почувствовал, он почти почувствовал то волнующее, щекочущее ощущение счастья из далекого-далекого, давно забытого детства. Но ему мешали. Как же ему мешали!..

Он медленно поднял руку…

Почему-то рука казалась вооруженной большим ластиком, который стирал со сказочно красивой картины уродливые черно-рыжие пятна…

В револьвере кончились патроны, но пятна все равно корчились, пачкая желтые листья красным. Это раздражало. Витек подошел, выщелкнул из рукоятки стилет и ударил. Пятно затихло. Витек двинулся к следующему.

– Стоять! Не двигаться!! Брось оружие!!!

Голосов было много. Витек удивленно оглянулся, но так ничего понять и не успел. На него стремительно надвинулся черный силуэт, потом в голове взорвался огненный шар и – так до конца и не понятое откровение рассыпалось в пыль.

Последнее, что он увидел, падая лицом вниз, – это был стремительно набегающий знакомый лысый затылок Саида с выходным отверстием мягкой револьверной пули. Отверстие было похоже на морскую звезду, в трещинах лучей которой еще слабо пульсировало что-то бело-красное и пока живое.

И наступила ночь.

* * *

Утро было душным и тусклым, как в давно не мытом аквариуме. Витек разлепил глаза, шевельнулся и застонал.

– Ты б лежал и не дергался, а то ж кони двинешь, – посоветовали справа.

Витек послушался и дергаться перестал. Действительно, почти сразу стало немного лучше, если это можно так назвать. А в общем и целом было плохо. Так плохо, что захотелось обратно, в то беспамятство, откуда он только что вынырнул.

Болело все, что только могло болеть. Руки, ноги, ребра, спина…

– Это тебя ОМОН принимал. Или СОБР, – сказал голос справа. – Тебя как внесли – я сразу просек, что не отделение. Когда отделение принимает, человек пятнистым, как камуфляж, не бывает. Так, дадут пару раз по почкам – и ладушки. Короче, не свезло тебе, парень. Конкретно не свезло.

Витек пересилил боль и повернул голову.

Справа, на железной, сваренной из металлических полос кровати, прислонившись спиной к зеленой бугристой стене, сидел крупный, бритый наголо мужик в спортивном костюме.

– А все же лучше тебе не дергаться, – повторил мужик.

– Сам разберусь, – прокряхтел Витек. Потом стиснул зубы, подтянулся и тоже сел.

– О, наш человек, – удивился бритый. – Так за что тебя так?

Боль во всем теле была тупая и какая-то… привычная, что ли? За последние дни Витька так много били, что организм, похоже, потихоньку начал к этому делу адаптироваться.

– Где я? – спросил Витек.

– О! – снова удивился бритый, да так, что брови у него задрались кверху и кожа на лбу собралась в кучу мелких складочек, отчего хозяин лба стал похож на бульдога. – В ментовке, где ж еще. В ИВСе.

– Это что?

– Чего «что»? – не понял бритый.

– «Ивсе» что такое?

– Не наш человек, – констатировал бритый. – Не «ивсе», деревня, а ИВС. Изолятор временного содержания.

– Временного? Это значит, скоро отпустят?

Бритый раскатисто расхохотался. Ржал он долго и зычно, так что в металлической двери открылось окошко. В окошке обозначилась голова в фуражке и заорала:

– Да потише вы там, е-мое. Как не в тюрьме прям сидят, а в комнате смеха.