Якудза

– Именно троих. Ибрагим… Знаешь такого? Ага, вижу, что знаком. Так вот, он сейчас в больнице. Полагаю, уже пришел в себя после того, как ты его приласкал. Живучий оказался товарищ. И это еще одна причина, по которой тебе особо скрытничать не стоит. Помощь следствию и чистосердечное признание смягчают вину и учитываются на суде, а вот кровная месть и приговоры южных товарищей по ее поводу не смягчаются ни под каким видом.

Витек подумал немного, прикинул кое-что – и рассказал все. Вернее, почти все. В его рассказе отсутствовал только Стас Навин с его клубом, пантерой и девочками. Да и то правда – стоит ли рассказывать каждому встречному следователю, пусть даже спасшему тебе жизнь, о других людях, немного ранее сделавших то же самое?

Следователь слушал, на автомате ловко вращая между большим и средним пальцами руки цилиндрик дешевой авторучки и сверля Витька тяжелым взглядом. Бланк протокола лежал перед ним на столе в первозданном, девственно чистом виде. Видимо, авторучка служила капитану только в качестве тренажера для пальцев.

Витек закончил. В кабинете повисла тишина. Только слышно было, как отрывисто щелкает авторучка о ладонь капитана да тупо плюхается об оконное стекло какое-то разжиревшее за лето сонное осеннее насекомое.

Наконец, следователю надоело делать из авторучки вентилятор, и он воспользовался ею по назначению. Опустив руку на бланк протокола, он начал машинально на нем что-то рисовать.

– Это все? – спросил он, не прерывая своего занятия.

– Все.

– А револьвер где взял?

– Нашел.

– Заряженный. Угу, – кивнул следователь. – И полная запасная обойма к нему, естественно, рядом валялась.

Витек пожал плечами и принялся рассматривать дырку в линолеуме.

– А второй пистолет где? Или что там еще у тебя было?

Витек непонимающе уставился на следователя.

– Вот и я не понимаю, – сказал Макаренко. – Саид убит револьверной пулей. А двоих его друзей словно из пушки сорок пятого калибра отстрелили. У одного дыра в груди с его голову, а второй вообще без головы. Словно ее топором снесло.

– Нашли? – безразлично спросил Витек.

– Что нашли?

– Голову.

– Нет.

– Ну, значит, и Аллах с ней, – вздохнул Витек. И вновь удивился своему внутреннему спокойствию. Конечно, немного интересно стало ему, куда же все-таки та голова делась. Но лишь совсем немного. Ровно настолько, чтобы забыть о ней через мгновение.

– Ты хоть знаешь, какой срок тебе светит, остряк-самоучка?

Витек продолжал молчать.

– Значит, знаешь. Ну, если ты все знаешь, то не смею больше задерживать.

Витек медленно оторвался от созерцания пола и поднял глаза на следователя.

– А можно вопрос?

– Спрашивай, – пожал плечами Макаренко.

– Как вы узнали… ну, что мы там…

– Про разбор ваш? Да сосед твой, доброжелатель обкуренный, прибежал в отделение, глаза в кучу. Говорит, друга убивают. Из лучших побуждений, одним словом. Только время стрелки вашей указал неправильно. Еще б немного – и не успели.

Витек криво усмехнулся и хрустнул кулаками, отчего заныли не до конца зажившие запястья и засвербило обожженное тавром Ибрагима плечо под так и не снятой повязкой.

«Сева Франкенштейн сдал, зараза!»

– И хорошо, что успели, – сказал следователь. – Сейчас бы земляки убитых тебя на ремни резали. Еще вопросы будут?

Витек молчал. Какие еще могут быть вопросы?

– Ну, если вопросов нет… Мартынюк, проводи арестованного.

Вошел Мартынюк, всем своим видом выражая оскорбленную невинность. Вывел Витька за дверь и зло рванул за собой китайскую дверную ручку, так что с нее осенним листом слетел существенный клок позолоты.

Макаренко хмыкнул, спрятал за пазуху ручку и, встав из-за стола, подошел к окну.

За окном сгущался вечер и шел дождь. Скучный, ленивый осенний дождь, похожий на длинные серые куски бесконечных проводов, падающих с неба. За этой мутной завесой метались смазанные тени машин и одинаковые силуэты людей, вечно спешащих куда-то.

«И так – всю жизнь, – пришла мысль. – Одно и то же. На работу, с работы, семья, дети… Вечная суета. Только зэкам спешить некуда. Все за них другими решено, на годы вперед расписано. Хоть парня этого возьми. Сейчас его – р-раз! – и на десяточку, а то и на все пятнадцать, пусть и прав он по-человечески на все сто. А нам – галочка. Преступление раскрыли. Премию – в карман, дело – в архив. На полку, гнить и пылиться. Вместе с жизнью этого пацана».

Макаренко отошел от окна и направился к выходу. Пора домой, работа закончена.

«Работа, – криво усмехнулся он. – Ладно, когда Чикатилу какого-нибудь, а тут…»

Взгляд его упал на собственный рисунок, и Макаренко на секунду запнулся на пороге.

На рисунке была изображена женщина, распятая на стене. И странной формы меч на полу. И костер, в пламени которого корчилась черная фигура… И хотя рисунок не был выполнен рукой профессионала, тем не менее на лице женщины читалось… облегчение. Облегчение, которое приносит страдальцам смерть.

Следователь опустил голову, зажмурился, после чего тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и резко рванул дверь на себя, сдирая с китайской ручки жалкие остатки дешевой позолоты.

* * *