Якутский след

На четвертом курсе Военно-медицинской академии мой отец – Виктор Владимирович Верещагин разбил бюст Ленина… как это произошло – случайно или намеренно – установить невозможно. Виктор уверял, что торопился, не обратил внимания и зацепил бюст. Из академии его не выгнали, но на заметку взяли – распределение он получил на Крайний Север в Мархинскую воинскую часть Якутской АССР.

К месту службы Виктор и его семья – жена Люся и пятимесячный сын Юра добирались десять дней. Сначала поездом из Ленинграда до Усть-Кута, а оттуда из Порт Осетрово до Якутска на колесном пароходе.

В центре, по бокам парохода, находились вращающиеся колеса, они ухали, загребая и опрокидывая воду, гипнотически приковывая Люсино внимание.

Путешествие было захватывающим, впереди их ждала новая неизвестная жизнь и от этого у Люси становилось тревожно и волнительно на душе. Виктор был сдержан и, казалось, не замечал живописных мест, мимо которых они проплывали. Свое предписание он расценивал как ссылку и потому, приняв философский вид, реагировал на все скупо.

Они прошли уникальные Ленские Столбы, не пропустили вид на Ленские Щеки. Каждый раз, когда стоило обратить внимание на раскинувшиеся вдоль Лены красоты, пароход подавал гудки. Люди выбегали на палубу, крутили головами, оживленно переговаривались и фотографировали.

После Ленинграда Марха произвела на Люсю и Виктора тяжелое впечатление. Поблекшие от ветра бесцветные унылые деревянные постройки, грязь, сколоченные из досок общественные сортиры, покрашенные в белый цвет – от них воняло хлоркой и дерьмом.

Да, это был не Ленинград и даже не Колпино – рабочий пригород. Супруги обменялись взглядами, слова были излишни, на смену тревоги ожидания нового, пришел обычный человеческий страх: «Как мы тут будем?».

Заселились в один из восьми типовых одноэтажных домов для офицерского состава – по две квартиры с каждого торца. Строили эти дома украинцы; то ли они перепутали Якутию с Украиной, то ли военное ведомство смету на строительство урезало, только дома получились не теплее сараев. Якуты, глядя на такую стройку, головами качали, да приговаривали: «Померзнут люди». И оказались правы. Зимой все достоинства построек люди испытали на себе – пока печка топится, еще жить можно, но если в три часа ночи не встанешь и не подбросишь в печь дров, то на утро в комнате будет пять градусов, а то и ноль.

Служба у Виктора не заладилась. Виктор не мог понять, почему командир части Василий Иванович Фортушный гнобит его. Причиной же послужило то, что Люся никогда не здоровалась первой с Фортушным, к его большому неудовольствию. А встречались они с завидным постоянством в одном и том же месте у скопского дома, в котором теперь была аптека. Как следствие этих встреч Виктора регулярно сажали на гауптвахту. Видимо терпение Фортушного лопнуло и, когда в очередной раз пути его и Люси пересеклись, он остановился, глядя на неё начальственно, в упор, недовольно буркнул:

– А почему Вы со мной не здороваетесь?

– Вы мужчина, Вам первому следует здороваться с женщиной. Я не Ваша подчиненная, чтобы Вам козырять.

Фортушный молчал, не зная, как ответить на такую дерзость, так офицерские жены с ним еще не разговаривали.

–У Вас все, Василий Иванович? – спокойно спросила Люся.

Фортушный смутился, нелепо похлопывал себя руками по бокам, будто согревался – перед ним стояла маленькая худенькая девушка. Люся едва заметно улыбалась, ни враждебности, ни вызова в ее взгляде не было.

– Передайте супругу, Людмила Александровна, чтоб зашел ко мне, – после небольшой паузы завершил разговор Фортушный.

«Оказывается имя мое знает», – усмехнулась про себя Люся и заспешила на работу. На ней был тулуп и простые черные валенки; торбаса, расшитые бисером, у нее появятся позже.

С этого дня Виктор больше на гауптвахты не попадал. На следующий день он принес спец паек, укомплектованный деликатесами, упомянул, что приглашен к Фортушному в пятницу на преферанс. В дальнейшем по пятницам он играл в преферанс в кругу офицерской элиты, приходил домой поздно, бывало за полночь.

В одну из таких долгих зимних пятниц, когда Люся готовилась ко сну, Виктор отсутствовал, а сын Юра уже спал, кто-то начал барабанить в дверь. Голос стучавшего был нетрезв, речь несвязна – он просился в дом, мат и жалостливое подвывание то затихали, то усиливались.

Люсю охватил страх. Она слышала истории о зэках – беглецах из колонии, что располагалась рядом с Мархой.

Человек за дверью ни на один ее вопрос толком не ответил, Люся не смогла определить – мархинский он или нет, а потому почти была уверена, что это зэк.

Люся лихорадочно стала соображать, чем она может дополнительно блокировать дверь, ничего не придумав – взяла стул и просунула ножку в дверную ручку. Человек продолжал стучать, но как-то все тише и тише и вскоре стук прекратился.