Якутский след

Ревновал Геннадий Дусю дико. Прибежит с дежурства, как бы невзначай, сердце колотится, рукой пистолет ощупывает. Если что – пристрелю ее и его, гада. Дверь распахнет – поймал мол, а дома тишина, пирожками пахнет, Дуська в кровати вальяжная, да вспотевшая под пуховым одеялом, полусонным голосом: «Геночка, чё так рано?». Счастье, сокровище его, вот оно, рядом, руку протяни – любимая Дуська, здоровьем пышущая, и нет никакого гада с ней. И что за черти ему в голову лезут? Набросится Гена на неё, подогретый ревностью, и мнет её и так и сяк… Дуська стонет, крик сдерживает, чтоб малого не разбудить. Утолив страсть, обмякнут оба, не шелохнутся, пройдет минут пять, а кажется – вечность. Уже вскочив, застегивая впопыхах штаны, прихватывая шинель, он слышал вдогонку сонное: «Ты чё приходил-то?» Гена тихонько притворял дверь и летел на службу, окрыленный счастьем.

Однажды Гена даже порезал себя в порыве ревности. Порезал не сильно, но кровищи было много. Дуся перевязала его, каждую клеточку на «израненном» теле перецеловала, тем душу своего любимого успокоила и сама успокоилась… на месяц-другой.

И Дуся не отставала от Гены по части ревности – устраивала ему «концерты».

Было дело, бухгалтер в воинской части, молодая женщина, разведенка, попросила Гену холодильник ей привезти из Якутска. Он мог бы только солдат послать, так нет – на свою голову сам поехал. Холодильник привезли, еще в дом не затащили. А Дуся тут как тут, едва глаза бухгалтерше не выцарапала. Держали ее солдаты от греха подальше. Гена прыгал вокруг Дуси, успокаивал. Ничего не помогало. Пока она все не высказала: и что та – «прошмондовка кривоногая» и что «ни кожи ни рожи», и матерком приправляла. «А с тобой, кобелина, будет дома разговор особый».

«Эх, Люська, ничего ты не понимаешь, мы подерёмся-подерёмся сначала, а потом у нас такая любовь безумная – как в первый раз!».

Так и жили Гена с Дусей, колотясь в страстях, и по-другому не могли. За их большую любовь в Мархе за Геной и Дусей навсегда утвердилось прозвище – Ромео и Джульетта.

Аферистка

Люсю не принимали на работу в Мархинскую больницу – направление ушло в Вильнюс, Литовская ССР, куда ее распределили после окончания института. А судьба распорядилась иначе, жить она приехала в Якутию.

Люся стала обивать пороги Якутского министерства здравоохранения, добиваясь того, чтобы ей помогли трудоустроиться. Из одних кабинетов ее посылали в другие, в тех кабинетах не оказывалось нужного человека и ее отсылали туда, где она уже была и там она снова тоскливо ждала… Ее голова раскалывалась от мучительного хождения по коридорам, хаотичность передвижения людей натолкнула ее на мысль о муравейнике, где она – брошенный и никому не нужный муравей, которому не дают притащить соломку в общий дом.

На третий день беготни по коридорам ей уже не хотелось быть врачом и помогать людям. Она поняла, что в Министерстве охраны здоровья граждан, а именно так нужно понимать «здравоохранение», никому нет дела до здоровья этих самых граждан, и уж тем более никто не жаждал помочь молодому врачу исполнить клятву Гиппократа в «тмутаракани», так про себя с первых дней приезда она называла поселок Марха. И неизвестно, как долго бы она еще ходила по министерству, выклянчивая направление, если бы в одном из кабинетов в разговор не встрял хорошо упитанный, гладкий, в пиджаке и галстуке якут.

– Вы что, ума лишились? Куда она у Вас направление просит? В Сочи? Она у Вас в Марху просится, у нас кадров нехватка, никто не хочет задницу морозить, а Вы тут бардак развели.

– Сергей Николаевич, так мы по инструкции …

– По уму надо, а не по инструкции. Выдать направление!

– Мудачье, – буркнул он себе под нос, выходя из кабинета.

Впоследствии жизнь еще раз столкнула Люсю с этим человеком – Сергеем Николаевичем Протодьяконовым, замом министра Якутского здравоохранения.

Люсе выдали направление и уже на следующий день она поступила на работу участковым врачом в Мархинскую больницу. До нее эту должность занимала предпенсионного возраста врач… не буду называть ее имя, скажу только, что работу свою та не любила, лечила не вдумываясь, не пытаясь понять, что с человеком: голова болит – анальгин, живот или сердце прихватило – папаверин.

Люся, щупленькая, росточка маленького, в движениях быстрая и стремительная, похожая скорее на подростка, а не на участкового врача, в короткий срок расположила к себе мархинцев. Относилась к больным с пониманием и сочувствием, умела услышать их жалобы, старалась думать, а не просто отмахнуться от больного, сунув ему лекарство. Если сомневалась в диагнозе – звонила в Якутск и консультировалась у более опытных врачей.