Яма

— Я в той кафешке на баяне играл, знакома мне ихняя кухня. Знаете, как работники кафе между собой называют посетителей? Падальщики. А вот лучше купим хорошего винца да пойдём на рынок, да выберем молодой говядинки. Я котлеток нажарю — пальчики оближете.

И они действительно купили мяса, и Борис Ильич наготовил паровых котлет, каких Ольга Сергеевна в жизни не едала.

И стали фиктивные молодые жить да поживать. Скоро Ольга Сергеевна приметила, что за ширмой на стороне Бориса Ильича ночь напролёт горит настольная лампочка и шуршит газета. А днём он клюёт носом и норовит свернуться калачиком и покемарить. Тогда как следовало «поддерживать фикцию»: появляться чаще вместе в людных местах. После допроса с пристрастием Борис Ильич признался, что стесняется обеспокоить соседку каким-нибудь неконтролируемым во сне поведением. «Иногда непроизвольно матерок во сне проскакивает, извините, Ольга Сергевна».

Ольга Сергеевна возмутилась и напала на бедного Бориса Ильича: выходит, сам-то он подслушивает её сонные чмоканья, похрапывания, и разные ики и пуки, это нечестно! Но в глубине души оценила его деликатность и стыдливость.

— Если вы меня уважаете, Борис Ильич, немедленно извольте прекратить ваши ночные бдения.

Борис оказался не только тактичным, но вполне уживчивым, неконфликтным, юморным дядькой. Смешил разными шуточками, так что первое время Ольга Сергеевна не переставая тряслась, прыскала и хихикала в кулачок. В аптеке мог промаршировать вдоль витрин и лихо пропеть на мотив «Дан приказ ему на запад»:

… — И, взглянув на новый ценник,
Пожелала всей душой:
Если смерти, то мгновенной,
Если хвори — небольшой.

Сколько они уже жили — ни разу не ссорились. Не назовёшь же ссорами лёгкие перепалки, вспыхивающие по пустякам и тут же гаснущие. Это когда Ольга Сергеевна, допустим, восхищалась летним закатом, а он парировал: «Что закат, Сергевна? Мазня, дешёвка, грубая акварель. То ли дело ночное чёрное небо! Глубина, Тайна, могущество Создателя!»

И декламировал, завывал, махая руками и пугая старушек на скамейках:

— Открылась бездна звёзд полна.
Звездам числа нет, бездне — дна!

— Оставьте, Борис Ильич. Космос, хаотичные сгустки элементов таблицы Менделеева, холод, смерть. Бр-р. Ледяная пустыня, уныние, ощущение себя ничтожеством, песчинкой. Совершенно ни о чём.

— Напротив, Ольга Сергевна! В той песчинке вся Вселенная умещается. Ибо сказано: человек есть Вселенная. Причастность к великому, божественное предначертание. Дух захватывает!

Это разве ссоры? Это и не ссоры вовсе.

Оба любили гулять. В одну из прогулок Борис посвятил Ольгу Сергеевну в свою горькую историю, которых в каждом доме престарелых — полна коробочка.

Жил, работал технологом на химическом производстве. При аварии ослеп на один глаз и получил травму позвоночника. Вышел на пенсию, научился зажигательно играть на баяне и подрабатывал (башлял) в кафе. Платили хорошо, плюс щедрые чаевые, плюс пенсия. Семья с коммуналки расширилась до двушки, потом купили трёшку.

Жена умерла, дети выросли и разлетелись. Только любимый внук остался. Хороший мальчик: не пьёт, не колется, не курит травку. Очень хороший, отличный мальчик по нынешним временам. Будет на старости лет покоить деда. Борис Ильич решил на него переписать квартиру. В отделе приватизации отговаривали: обратного хода не будет. Сколько случаев, когда старики потом локти кусают, слезами умываются.

Так и вышло. Внук получил зеленоватую гербовую бумагу и помахал ею под носом у деда: «А квартирка-то теперь моя, дед». И так нехорошо, загадочно ухмыльнулся, что у Бориса Ильича засосало под ложечкой.

Внук привёл жену, родились правнуки. Правнуки проходу не давали, «расстреливали» деда из игрушечных автоматов. Дразнили: «Борис — тракторист, председатель дохлых крыс!»

Его выселили в коридорчик за ширму. Сноха однажды толкнула так, что сломала руку. Участковый уговорил составить исковое заявление. Но едва рука начала заживать, первое, что сделал Борис Ильич: немеющими пальцами написал отказ от возбуждения уголовного дела. Не по-людски это, не по-божески: с родной кровью судиться.

Ну, что. Чем так, лучше никак. Лучше дом престарелых. Ольга Сергеевна нагнулась (она была выше Бориса Ильича) и поцеловала фиктивного супруга в плешивую голову. А он, тянясь на цыпочках, тычась, благодарно мокрыми щеками извозил лицо Ольги Сергеевны. И оба неловко, стыдясь, искали сморщенными губами друг друга.

— Боринька мой!

— Олюшка!

«Тили-тили-тесто, жених и невеста!» — пищала из кустов имбецилка Нюша.

Оба вошли в тот возраст, когда природа: солнце и облака, ветер, снегопад — стали гораздо интереснее самого захватывающего фильма по телевизору.