Яма на дне колодца

Впрочем, моя дрожь иной природы — совершенно вдумчиво, отчетливо и трезво я понимаю, что, скорее всего, сегодня умру. При этом тело охватывают вовсе не апатия или вялость. Мышцы каменеют, обостряется слух, член ворочается в узких черных брюках от костюма. В их же кармане лежит склянка, отысканная на сарайной полке.

Прежде чем уйти переодеваться, мы получаем последние инструкции.

Слушаем внимательно, стараясь не обращать внимания на двенадцать карликов, спускающихся в гараж. Шумных, неестественно веселых, травящих сальные матерные анекдоты.

Коротышки тащат спортивные сумки и чехлы. Огибают ринг, придирчиво осматривая круглую конструкцию и деловито дергая за детали, проверяя на крепость. Не подпуская их к переносным бело-синим конурам, в тени замер Себастиан, одно присутствие которого заставляет животных жалобно подвывать. Чуть раньше Гитлер запер ворота за уехавшим с территории автобусом…

— После начала пира из гаража удаляться только с моего ведома, — говорит Эдик.

Маленькие люди вскрывают сумки и стягивают верхнюю одежду. В одном из углов зала им устроили что-то вроде раздевалки, перетащив туда пару пустых жестяных шкафов и несколько лавок. Именно в ту сторону ведет одна из дверок арены.

— С участниками представления не разговаривать, — мажордом уже одет в парадное — идеально отутюженный темный костюм-тройку, галстук-бабочку, начищенные ботинки. Волосы прилизаны лаком. — Когда к входу тащат звериную клеть, старайтесь держаться подальше.

Из спортивных сумок чужаков появляются вещи. Необычные настолько, что я сначала не верю глазам. Карлики вынимают и бережно раскладывают по полу тяжелые желтые кирасы, наручи и античные шлемы.

— Почти как прежде, каждый прислуживает тому хозяину, за кем закреплен на прежних ужинах. Но есть и перестановки. Жанна теперь за Виталиной Степановной, Дениса просили перевести на мальчика. Андрей — ты сегодня отвечаешь за Алису. Запомнил ее привычки?

Тот кивает, но впустую — на него не смотрят.

Эдик не выпускает из рук пластиковый планшет, под проволочный зажим которого вставлена целая кипа листов. Время от времени старший слуга заглядывает в таблицы и распечатки, сверяясь с часами. Проговаривает инструкции монотонно и сбивчиво, наизусть, и даже не интересуясь нашей реакцией…

Карлики вскрывают чехлы, извлекая под тусклый подвальный свет короткие железные мечи, сборные копья, вилы и алебарды. Они перешучиваются и смеются, но в нарочито-грубых голосах все отчетливее звучит напряжение. Я до сих пор верю, что все оружие — декоративная театральная имитация. Я не верю в это.

— Если происходит нечто неординарное и вашего коллеги поблизости нет, — продолжает мажордом, перелистывая бумаги тонкими пальцами, — начинайте прислуживать господину по принципу левой руки. И не зевать, работы предстоит много.

Когда маленькие люди обнажаются, чтобы натянуть робы, туники и балахоны, видны многочисленные шрамы, испещряющие их мускулистые тела. Карлики-качки — от одного такого образа меня еще год назад бы бросило в смех. Сейчас бросает в дрожь…

Эдик продолжает:

— Сегодня, в качестве исключения, у всех нас имеется полный доступ к помещениям дома. Но, повторяю, ходить на хозяйскую территорию — только с моего разрешения и по уважительным причинам.

Я обмираю. Я холодею. Я не могу поверить.

Словно клубок, запутанный котенком, внезапно распался на свободные вислые линии, позволив снова смотать себя в тугой шар. Смотрю на Себастиана, непривычно малоподвижного. Будто сонного. Включаю внутренний слух, подстегнутый адреналиновой волной. И вдруг ощущаю, что скрежет каменных дисков под моими ногами… почти неслышный, скорее ощущаемый диафрагмой, чем ушами… он становится рваным, замедленным.

Я потею. Я горю в пламени ада, высыхая в считаные мгновения.

Все невольники внизу, в гараже, в месте, где должно состояться нечто страшное и необычное. Одетые в иссиня-черные костюмы и белые сорочки, с узкими галстуками на груди. Женщины в черных платьях с белыми оборками. Мне начинает казаться, что мы готовимся к экранизации одного из произведений Агаты Кристи.

Завершаются последние приготовления.

Карлики переодеваются в античные одежды и доспехи, помогают друг другу затянуть ремни и застегнуть пряжки. Себастиан по-прежнему умиротворяет собак одним своим присутствием. Марина убегает на кухню. Хозяев пока нет, лишь прилетает минут десять назад Колюнечка, взвинченный до предела, а за ним приходит и недовольная мама. Мальчишка одет в крохотный пиджачный костюмчик, светло-бежевый, нарядный и приторный в равной степени.

Голосит:

— Рыцари, настоящие рыцари!

Бросается к маленьким людям. Что-то спрашивает, хватается пухлыми ручонками за оружие и шлемы. Коренастые мужики смотрят с укором, недовольно; кто-то крестится, кто-то хватается за необычные амулеты, но возразить хозяйскому дитяте никто не спешит. Лишь подбирают брошенные доспехи, брезгливо протирают заляпанные клинки кусочками кожи.