Ямщина

Не дождавшись ответа, Константин, продолжая улыбаться, проводил рыжебородого до двери, вернулся в залу и из резного шкафа, из верхнего ящика, из которого он достал револьвер, вынул пузырек с йодом, вату и марлю. Стащил с плеча Щербатова сюртук, разорвал рубашку и стал перевязывать рану, заботливо приговаривая:

– Не беспокойтесь, Петр Алексеевич, это не опасно, задеты только мягкие ткани, есть вход и выход, значит, пуля не застряла. До свадьбы, если таковая состоится, все обязательно заживет.

Константин убрал со стола перевернутую посуду, снял скатерть, залитую расплескавшимся чаем, затем снова заварил чай, постелил чистую скатерть и поставил только один прибор – для себя. Прихлебывал из фарфоровой чашки мелкими глотками, смотрел на Щербатова и улыбался.

– Что же вы молчите, Петр Алексеевич, я жду от вас вопросов. Или хотя бы проклятий… Впрочем, не надо вопросов, я сам все расскажу, как на исповеди. Только сначала – одно признание. Я вас ненавижу! И знаете почему? Вы украли у меня соратницу, мою будущую, какой она могла стать, соратницу – Татьяну. После того как вы вошли в наш дом, я сразу понял, что она для меня, для моего дела, потеряна напрочь. Все двинулось по самому пошлому русскому пути – воздыхания, романические чувства, свадьба и тупое производство на свет себе подобных. А я это все ненавижу!

– И что же вы хотели предложить взамен?

– Террор! Уничтожение всего лишнего, ненужного, гнилого. Одряхлевшая страна нуждается в новой крови. И мы вольем эту кровь, насильно вольем в старый организм, он воспрянет от вековой спячки. Татьяна только в одном не ошиблась – мы, действительно, действуем бомбами и револьверами, ибо в России только такими средствами можно добиться высоких целей. Иного пути нет и не будет. Теперь вы понимаете – почему я вас ненавижу?

– Не понимаю, – искренне ответил Щербатов. – Для того чтобы вас понять, надо стать таким же душевнобольным, а я, увы, пока еще в здравом уме.

– Это не здравый ум, а тупой и заскорузлый, не способный чувствовать новое время. А новое время – это ломка всех устоев, это пепел и развалины, на которых, как во времена Адама и Евы, будет начинаться иная жизнь. Свободная жизнь свободных людей!

Чем дальше говорил Константин, тем сильнее менялось его лицо. Исчезла обычная улыбка, глаза блестели, губы вздрагивали в нервном тике. Казалось, что слова, которые он произносил, колотили его изнутри, жгли и приводили в лихорадочное состояние.

– Константин Сергеевич, вам к доктору нужно, – усмехнулся Щербатов. – Только к хорошему доктору, иначе вас разобьет паралич.

– Скорее, это произойдет с вами. В ближайшее время. И хотите знать – почему? Потому что вы, дорогой мой Петр Алексеевич, предали своего любимого командира, нарушили честь и присягу, сообщив о времени его прибытия государственным злоумышленникам, как нас называют. Завтра вашего Любомудрова разнесет в клочья.

Щербатов дернулся в кресле и застонал от боли в плече.

– А я еще постараюсь сделать так, – продолжал Константин, – чтобы об этом стало известно вашим сослуживцам. И тогда вам останется, Петр Алексеевич, только одно – пуля в лоб. На большее, по своему мировоззрению, вы и не способны.

Только теперь до Щербатова в полной мере дошло – в какой ловушке он оказался. И от отчаяния он еще раз дернулся в кресле, чтобы хоть болью перебить безысходность, которая им овладела полностью. Но привязали его крепко, прочно, пожалуй, что и со знанием дела.

– Не надо тревожить рану, Петр Алексеевич, не надо, больно ведь… – Константин снова заулыбался.

И тут еще одна догадка осенила Щербатова:

– И с Татьяной, подсунув ей дневник, вы тоже специально подстроили?

– Разумеется. Татьяна, как я и ожидал, кинется спасать меня и честь семьи, обратится к вам, а вы придете сюда и сообщите все, что мне нужно. Именно это и произошло, и именно это доказывает, что я неплохо постиг человеческую сущность. Не правда ли, Петр Алексеевич?

В это время в дверь раздался осторожный и условный стук – раз, два и – после долгого промежутка – три. Константин пошел открывать. В прихожей раздались голоса, они звучали приглушенно, но Щербатов сумел расслышать:

– Нет, Хайновский, это сделаю я, – говорил Константин. – Если вы попадетесь, это вызовет еще большие гонения на евреев. Я все выполню сам, лично. И никаких обсуждений!

– Спасибо, Мещерский, я никогда в вас не сомневался. Вы станете настоящим знаменем всех наших товарищей, которые борются за освобождение трудового народа. Коробку с начинкой вам доставят к вечеру. Мы решили – угол возле «Метрополя», там как раз поворот и коляска окажется очень близко к тротуару. Желаю удачи.

Дверь закрылась, и Константин вместе с рыжебородым появились в зале. И сели, как ни в чем ни бывало, пить чай. Говорили они… о погоде, и о том, что весна в этом году наступает слишком медленно. Щербатов слушал их и ему казалось, что он видит дурной сон.

Через какое-то время, покончив с чаем, они словно вспомнили о Щербатове, и рыжебородый, взглянув на часы, предложил:

– Пожалуй, поручика пора закрывать.